Доклад подготовлен и издан Межрегиональным фондом поддержки
стратегических инициатив «Байкальские стратегии» с использованием гранта
Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских
грантов

«Иркутский фронтир: история пассионарного действия»

Партнёры проекта:
Иркутское региональное отделение Российского военно-исторического общества

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Иркутский государственный университет»

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Байкальский государственный университет»

Областное государственное казенное учреждение
«Государственный архив новейшей истории Иркутской области»

Государственное бюджетное учреждение культуры
«Иркутская областная государственная универсальная научная библиотека
им. И. И. Молчанова- Сибирского»

Общественно-политическая газета «Областная» —
Областное государственное автономное учреждение «Редакция газеты« Областная»

Иркутское обозрение «Глагол» —
Общество с ограниченной ответственностью «Издательский дом« Байкал24»

ВВЕДЕНИЕ
Замысел проекта «Иркутский фронтир» вытекает, в первую очередь, из управленческой ситуации, перед которой оказывается любой Субъект (лидер проекта, новоизбранный депутат, общественный активист, успешный предприниматель и пр.), посягнувший на то, чтобы включиться в работу по развитию своего города, региона, страны. А сама эта ситуация заключается в следующем: как только ты в профессиональном плане оказываешься перед необходимостью начать управлять или хотя бы «влиять» на такой гигантский и сложный объект, как регион, ты тут же вынужден поставить перед собой вопросы: «А что это за объект управления? Как он устроен? Как он складывался и развивался? Куда двигается сейчас и где может оказаться в будущем?»

Клуб «Байкальские стратегии» создавался как объединение активных, деятельных людей, ориентированных на разработку и реализацию стратегической повестки развития региона. Его деятельность ориентирована на то, чтобы влиять на это развитие и, по возможности, вносить свой небольшой вклад в его общую логику и темпы.

Ровно в силу этого самоопределения Клубу необходимо разбираться с «устройством» объекта (регион), понимая, что это не просто территория, а сложнейший сплав различных слоев, наложенных и переплетенных друг с другом:
• географии;
• климата;
• природных ресурсов;
• различного рода инфраструктур;
• населения, закрепленного на территории в рамках определенной схемы пространственной организации;
• социально-культурной и этнической структуры общества;
• хозяйственно-отраслевой структуры экономики;
• взаимосвязи всего этого с внешними системами, как межрегиональными, федеральными, так и международными;
• и т. д.

Данное исследование основывается на подходе «большое видится на расстоянии». Пока мы варимся в собственных проблемах внутри региона, мы не видим «лес за деревьями», не видим целого и не понимаем, как оно устроено. Именно поэтому нам необходимо сменить позицию, выйти из текучки и подняться на историческую высоту. И это первый фокус рассмотрения в проекте «Иркутский фронтир».

Второй фокус заключается в тезисе о том, что управлять реально только тем, что движется. Можно сколько угодно крутить руль стоящего на месте автомобиля, но никакого управления из этого не получится. Поэтому есть смысл рассматривать регион в динамике. Только учитывая логику процесса, структуру и особенности, можно понять, какие действия приведут к тому, чтобы этот процесс поменял свою направленность или иные характеристики. Другими словами: необходимо понять и почувствовать пульсацию исторического процесса. И почувствовать его можно, анализируя, что происходило на предыдущих этапах, как развивался регион, какие проекты и идеи становились системообразующими, как принимались решения и при каких условиях возникали наиболее качественные сдвижки в развитии.

Например, глядя назад, мы понимаем, что одним из ключевых элементов предыдущей технологической платформы являлось электричество. А сегодня уже видно, что на следующем этапе сопоставимым по масштабу воздействия на человечество фактором будет искусственный интеллект. И если в прошлом регион стал одной из ключевых территорий формирующейся энергосистемы страны благодаря уникальным гидроресурсам, то должно ли наличие на территории математической школы и систем подготовки IT-специалистов стать для региона путевкой в мир искусственного интеллекта? Значит ли это, что, когда бывший иркутянин, сегодня живущий в Калифорнии, разработал уникальный продукт в сфере создания и тренировки нейросетей, региональные власти и предприниматели должны со всех ног бежать к своему бывшему земляку и договариваться, чтобы Иркутск стал одной из пилотных площадок внедрения и применения данной технологии, а на следующих шагах — центром разработки таких технологий?
И третье: для движения вперед нужна Сила Духа и Вера в себя.
Сила человеческого духа заключается в способности с интересом и оптимизмом смотреть в непредсказуемое будущее.
Бернард Беккет
Человек — это то, во что он верит.
Антон Чехов
Последние десятилетия после развала Советского Союза и потери страной смысла и динамики «Большого Действия» мы во многом превратились в нацию мелких мещан, живущих одним днем и решающих только свои частные проблемы. Это не плохо и не хорошо, как есть. Но если мы хотим удерживать и развивать те величайшие достижения, которые сформировали наши предки, нам придется вернуться к логике Больших Действий и Больших Проектов. Перестроить себя, найти силы, перейти на новый уровень.

Как это сделать? Где набраться окаянства и смелости для новых свершений? Заглянуть в собственную историю. Увидеть таких же, как мы, людей, кто 100, 200, 300 лет назад поднимали проекты по тем временам невообразимые, добиваясь невероятных успехов. Почувствовать их мотивацию, логику действий и принимаемых решений. Примерить это на себя и начать действовать самим.

Мы надеемся, что данный проект позволит молодому поколению почувствовать дух Большого Действия. А старшее поколение выделит часть своих ресурсов и времени, чтобы помочь молодым взяться за эти задачи.

Если говорить о предмете исследования, то хотелось бы сделать один важный акцент — помимо информации о достижениях социально-экономического развития региона очень важно разобраться с теми процессами, которые привели к этим достижениям. Кем и как зарождались идеи больших проектов, как эти идеи пробивали себе дорогу, кто поднимал их на флаг и реализовывал? Важно понять, в каких условиях разворачивались те или иные стратегические для региона инициативы, что являлось предпосылками для их реализации? Какие управленческие силы: люди, сообщества, социальные сети, стояли за этими достижениями?

Вряд ли мы сразу сможем полноценно решить эту задачу, но как минимум развернем этот контур работ в рамках созданной Лаборатории экономических исследований. Мы надеемся, что именно эти сведения позволят нам понять, как разворачивались те или иные процессы в регионе, что сегодня мы можем взять из прошлого опыта для того, чтобы применить это в задачах проектирования следующих шагов развития.

И последнее: мы попытаемся разобраться, является ли идея технологических революций и складывающихся по их результатам технологических платформ, обсуждаемая Э. Тоффлером, Дж. Рифкиным, в России П. Щедровицким1, значимым фактором, задающим формат социально-экономических отношений региона и страны и, следовательно, определяющим периодизацию рассмотрения исторических этапов и исторического анализа.

Роман Ищенко,
член Совета Интеллектуального делового клуба «Байкальские стратегии», председатель Иркутского регионального отделения Общероссийской организации «Деловая Россия».
I ГЛАВА. ПЕРВИЧНОЕ ОСВОЕНИЕ СИБИРИ. ГОСУДАРСТВО И ЧАСТНАЯ ИНИЦИАТИВА
С середины шестнадцатого века Российская империя все настойчивее стремится за пределы своих восточных границ. Эта экспансия происходит на условиях, выражаясь современным языком, государственно-частного партнерства.

Сочетание частной энергии казаков, промысловых людей и торговцев с государственными ресурсами: кадровыми, военными, институциональными давало впечатляющие результаты.

Государство, которое функционирует, как правило, в границах понятных, проработанных регламентов и нормативов, менее эффективно там, где этих границ нет, где царит хаос и господствуют инородцы. И в этом смысле авантюрист и предприниматель гораздо более эффективен в незнакомой и неуправляемой среде. Но и наоборот, в столкновении с сильным противником — другим государством или протогосударственными формами правления других народов, — военной и административной силы государства никакой казак, купец или промышленник не сможет вести дела и быть экономически эффективным. «Частник» использовался государством как таран, разведчик, первопроходец, принимающий на себя основные риски.

Иногда можно удивиться переплетению этих функций, когда частник берет на себя бремя вооруженного противостояния, а государство, наоборот, берет на себя роль предпринимателя. И такие формы тоже порой показывали эффективность, но при этом не выдерживали проверку временем, работали только на коротких дистанциях по историческим меркам.
В 1564 году Иван Грозный в ответ на челобитье (обращение) купца Григория Строганова выдает ему «жалованную грамоту» — правовой акт, предоставлявший исключительные права на деятельность в значительной части Прикамского края, в том числе, «лесы чёрные, речки и озёра дикие, острова и наволоки пустые».

«Промышленные люди» Строгановы не принадлежали к знати, все свои привилегии они заработали на солеварении. В первой четверти XVI века Аникей Строганов купил «треть варницы без цырена (т. е. без сковороды для выварки соли из рассола) и треть варничного места за две гривны». Он оказался удачливым предпринимателем, на протяжении полувека Аника Строганов докупал все новые и новые варницы, а его сыновья получили жалованные грамоты на Прикамье и р. Чусовую.

Строгановы, развивая в своих владениях солеваренные, рыбные, охотничьи и рудные промыслы, заводили земледелие, строили города и остроги. Им предоставлялось право исключительной юрисдикции, налоговый иммунитет и военно-оборонные полномочия. По объему полномочий жалованная грамота была близка к тому, что в европейском праве назовут «колониальной хартией». Под управлением частных инвесторов оказалась громадная территория в 3 760 тыс. гектаров.

Закономерное обострение отношений с Сибирским ханством из-за начавшейся колонизации Прикамья заставляет Строгановых самостоятельно нанимать вооруженных людей для защиты своих — а теперь уже и государственных! — интересов. Россия не может позволить себе направлять на восток регулярные войска: на северо-западных границах идет Ливонская война, на юге постоянные войны с Крымским ханством (как раз в 1571 года крымский Девлет-хан с 40-тысячным войском взял Москву). Поэтому Москва неоднократно указывает Строгановым на источник для формирования их «частной военной компании». В грамоте Строгановым Грозный пишет: «А выбрав у себя голову добра да с ним охочих казаков сколко приберетца, со всяким оружьем», а позже конкретизирует: «с охочими казаками, которые от нас не отложились».

Так в Сибири появился отряд атамана Ермака, до этого разбойничавший на Волге. Казаки в нескольких сражениях разбили силы предводителя Сибирского ханства Кучума и захватили столицу ханства Кашлык.


В дореволюционной российской историографии считалось, что покорение Сибири началось только благодаря усилиям и государственной мудрости Строгановых, умело использовавших казачью дружину Ермака. По мнению других, наоборот, только благодаря отваге Ермака Тимофеевича и его сподвижников, а Строгановы для этого лишь предоставили материальные ресурсы. Наконец, советские историки утверждали, что покорение Сибири — дело одной только казачьей дружины, без всякого участия в нем Строгановых. Сегодня имя Ермака знает каждый сибиряк, а чем занимались и кто такие купцы Строгановы, известно только историкам.

Как бы то ни было, первый этап освоения Сибири продолжался до конца XVII в. и дал целую плеяду первопроходцев и храбрых военачальников — это Пантелей Пянда и Максим Перфильев, Василий Бугор и Петр Бекетов, Семен Дежнев и Ерофей Хабаров. И можно с очевидностью констатировать, что этот этап — дело частной инициативы, санкционированной государством, и опирающейся на государство в военном и административном ключе. Следом за казаками и промышленниками (промышленник в XVII-м веке — человек, который промышлял добычей пушнины) государство приходило в лице уездных воевод и различных элементов государственного хозяйства, включая вооруженные регулярные формирования. Государство подкрепляло своими ресурсами активность первопроходцев, организовывая и поощряя их движение вглубь.
Как правило, первопроходческие экспедиции отправлялись по приказу уездного воеводы, который совмещал административные и военные функции. Собирая ту или иную экспедицию, воевода нередко опирался на инициативу, исходившую от самих «охочих казаков». В походах участвовали служилые люди, получавшие жалование. Это дети боярские («элита»), стрельцы, казаки, прибывшие из Европейской России. Нередко среди первопроходцев встречались и иностранцы (поляки, литовцы, шведы, немцы), чаще всего это были военнопленные, отправленные на службу в Сибирь.

Служилым людям было положено жалование: пешему казаку в год полагалось около 5 рублей жалования, полтора пуда соли и 40 пудов ржи, однако денежные, соляные и хлебные дачи выдавались нерегулярно и несполна. Казна предоставляла и другие ресурсы: военные припасы (порох, свинец, иногда мушкеты и даже пушки), материалы для строительства острога (кованые скобы, гвозди, воротные петли). По распоряжению воевод на верфях строились речные суда: дощаники и струги.

Но нередко поход был организован по инициативе купца, заинтересованного в сборе «мягкой рухляди». Тогда воевода лишь санкционировал экспедицию, а бремя ее организации ложилось на инициатора. Если такой поход оканчивался удачно, государство шло по следам промысловиков. На пункты сбора мехов прибывали представители воеводы, определяющие размер ясака официально и представлявшие административную власть.
Русские приносили на территорию новые технологии — «элементы новой технологической платформы», как бы мы сказали сегодня. Одним из таких элементов являлись крепости-остроги (предвестники будущих городов), сеть которых, размещенных в ключевых транспортных узлах, позволяла контролировать занятую территорию. Другим — огнестрельное оружие «плюющееся огнем», с которым сложно было спорить в боевых столкновениях.

Эти преимущества во многом определили эффективность походов, в т. ч. с точки зрения соотношения количества участников и результата. По отношению к аборигенному населению русские экспедиции были крайне малочисленны: несколько десятков, редко — сотен. Все войско Ермака не превышало 800 человек, Якутский острог заложен отрядом в 20 человек, численность отрядов Хабарова, с которыми он прошел вдоль Амура до Уссури, составляла 150—300 человек.

Современникам, избалованным туристическим снаряжением, кажется удивительным, как наши предки, опираясь на ненадежные карты, вооруженные примитивным огнестрельным оружием, проходили огромные расстояния пешком или на нехитро устроенных деревянных судах.
Пантелей Демидович Пенда, выходец с русского Поморья, в 1618 году морем пришел в Мангазею, побывал в Норильских горах, где добыл некоторое количество серебра. На вырученные средства он организовал поход на «дальнюю реку Елюэна» (Лену) для закупки пушнины. Вместе с отрядом из четырех десятков человек Пенда прошел вверх по Нижней Тунгуске через Чечуйский волок на Лену, впервые побывав в Восточной Сибири. По Лене он с товарищами проплыл вниз по течению до места нынешнего Якутска, вернулся в верховья, «братской степью» перешел на Ангару, а затем по Енисею добрался до Туруханска, преодолев страшные ангарские пороги. Путь Пенды по рекам и суше составил 8 тысяч километров.

В 1649 г. якутскому воеводе Францбекову подал челобитье «старый опытовщик» Ерофей Хабаров, происхождением торговый человек из Устюга, который вызывался на собственные средства «прибрать» до полутораста или более охочих людей, чтобы привести Даурию под царскую руку и взять с них ясак. Получив разрешение и вспоможение оружием, Хабаров построил дощаники и с отрядом в 70 человек переплыл из Лены в Олекму, далее двинулся на нартах, добравшись до долины Шилки и Амура, захватил городок Албазин и летом 1650 г. воротился в Якутск. Так началось присоединение российского Приамурья.

Анализируя факторы, определяющие успех первичного покорения Сибири, можно выделить два момента:

1 — военно-технологический,

2 — институциональный.


Белый царь (так назывался русский царь у народов Сибири) предлагал более «оптимальные» и стабильные условия налогообложения (ясака) для местных племен и народностей и одновременно предоставлял более надежную защиту. Учитывая технологическое превосходство, зачастую русские становились единственной гарантией выживания местных в рамках их собственных междоусобных войн. В том числе, несмотря на вечную проблему с управленческими кадрами и перегибами на местах, государство проводило довольно взвешенную политику, как по отношению к инородцам, так и по отношению к своим соотечественникам, обеспечивая стабильность правил игры и соответствующую защиту.
С Албазином связана и другая история. Илимский воевода Обухов, взяточник и самодур, обесчестил сестру служилого человека, казачьего пятидесятника Никифора Черниговского. Никифор взбунтовал свою полусотню, они напали на Обухова и убили его. Это произошло в 1665 году. Спасаясь от казни, Черниговский с товарищами отправился на Амур, где занял покинутый гарнизоном острог Албазин. Там «черниговцы» основали «казачью вольницу», стали собирать ясак с местного населения, которому пришлось платить одновременно и русским, и китайцам. При этом Никифор Черниговский регулярно отправлял пушную дань в Нерчинск, бывший в то время центром царской сибирской администрации. Вместе с данью в Москву отправилась и подробная «жалобная грамота», описывавшая все преступления илимского воеводы Обухова и оправдывающая поступок Черниговского и его товарищей.

Решение самодержца было по-византийски хитроумным: в 1675 году «Никифора Черниговского, его ближайших сподвижников, убийц и негодяев» присудили приговорить к смертной казни, а всем остальным участникам мятежа отрубить в назидание руку. А два дня спустя царь Алексей Михайлович, в день Алексея, человека Божьего, объявил Никифору Черниговскому прощение и сделал его… приказчиком Албазинского острога.
Промыслово-военный этап хозяйственного освоения Сибири завершился в XVII веке. К концу такого «освоения» сибирскую тайгу промышленники опустошили, выбив бобра и соболя. Промысел начинает регулироваться государством. На первое место выступает аграрное освоение: распахиваются новые земли, вместе с традиционным для России земледельческим укладом в Сибирь приходят и более традиционные отношения. Время вольных «охочих людей» закончилось, растет влияние государственного регулирования. С формированием внутреннего рынка и, главное, с налаживанием международных связей появляется новое направление для приложения инициативы — торговля. Наступает время сибирского купечества.
II ГЛАВА. КУПЕЧЕСТВО И ГОСУДАРСТВО: ДИХОТОМИЯ ФРОНТИРА
Как уже было сказано выше, по мере движения фронтира на восток и налаживания отношений с большим соседом империи Цин, жизнь в Прибайкалье обустраивалась, пришлый народ оседал, а остроги превращались в города. Иркутск, приобретя функции региональной столицы (Иркутское воеводство, а далее — центр Иркутской провинции), через шаг становится административным и управленческим центром освоения восточных территорий.

Из Иркутска стартуют промысловые экспедиции на Дальний Восток и Аляску, в Иркутске формируется центр русскокитайской торговли.

Ярчайший пример торжества частной инициативы, опиравшейся на государственную инфраструктуру, дали нам XVIII и XIX века. В этот период произошли создание, расцвет и упадок двух торговых площадок: Кяхтинского торга и Русско-американской компании.
КЯХТИНСКИЙ ТОРГ
Освоение Сибири в XVI—XVII веках проходило — и стало возможным! — в сложной международной обстановке. Грозный китайский сосед на юге Сибири одновременно являлся источником угроз и потенциальным источником больших возможностей.

Уровень технологического развития двух государств был сопоставим. Безусловно, частные казачьи ватаги не могли соперничать с технологической мощью регулярной армии империи Цин, что и показала первая сдача Албазина. И только государство могло обеспечить условия и инфраструктуры безопасности, позволив расцветать частной инициативе.
Несмотря на то, что Сибирское ханство, ослабленное походами Ермака, перестало существовать, на южных рубежах Сибири постоянно происходили столкновения с сочевниками. Воинственное Джунгарское ханство простиралось от Тибета до юга Урала, от Бухарского ханства до Халха-Монголии. На протяжении двухсот лет джунгары (ойраты) на севере воевали с Россией, на западе — с казахами, на юге и востоке — с маньчжурской Цинской империей.

Для России было важно замирить племена Туркестана, которые, под влиянием то джунгаров, то казахов, то маньчжур, беспокоили и разоряли юг Западной Сибири, ослабить или разгромить джунгаров и обезопасить Восточную Сибирь от набегов монголов. Ключ к решению этих вопросов лежал в Пекине. России было необходимо установить нормальные дипломатические отношения с Китаем.

Но посольства в Китай были безуспешны. Не принесла успеха миссия Федора Байкова, отправившаяся в Поднебесную в 1654 г. Русские дипломаты в течение полугода отказывались выполнить обряд коутоу (девять коленопреклоненных поклонов императору), после чего были высланы из страны. Неудачными были и миссии Перфильева (1658—1662) и Спафария (1675—1677).

Маньчжурская империя Цинь, правившая в Китае, находилась в зените своих социальных, экономических и военных успехов и была безусловным гегемоном во всей Восточной Азии. Проникновение русских в Восточную Сибирь и на Амур не могло не беспокоить китайскую администрацию. Постепенно пограничные стычки переросли в полноценные боевые действия. В 1685 году маньчжурское войско численностью более десяти тысяч человек выбило русский гарнизон из Албазинского острога. Через год русские отстроили острог заново, но китайцы вновь осадили город.

В этой практически военной обстановке в Нерчинск отправилось посольство окольничего Федора Головина. На переговорах обе стороны находились в патовой ситуации: Москва не располагала в Восточной Сибири и Приамурье военной силой, достаточно для ведения войны с таким сильным противником, каким являлась Цинская империя. Китай, очевидно, не был уверен в том, что в состоянии вытеснить русских с Амура военным путем, а главные ресурсы империи были мобилизованы на борьбу с более воинственным противником — Джунгарским ханством в Центральной Азии.

В результате длительных и тяжелых переговоров между Россией и Китаем в 1689 году был подписан первый русско-китайский Нерчинский договор. Россия уступала земли по правому берегу реки Аргунь и по обоим берегам верхнего течения Амура до устья Буреи. Левый берег Амура и Албазин, который к этому времени был взят маньчжурами и срыт до основания, отходил китайцам. Со своей стороны Цинское правительство обязалось не заселять земли Албазинского воеводства, содействовать русско-китайской торговле и разрешать выезд китайским купцам со своими товарами в Россию.

Нерчинский договор был заключен в военных условиях. Он обеспечил относительный мир, создал исходные предпосылки для расцвета торговли с Китаем. Но этого было недостаточно. Государство должно было обеспечить набор экономических условий и договоренностей, что и было сделано позже — к 1727 году.
Политику расширения дипломатических связей с Китаем продолжила миссия Льва Измайлова в 1719—1721 гг. и посольство графа Саввы Владиславич-Рагузинского. Результатом этих переговоров стало подписание в 1727 г. Буринского тракта, а затем и Кяхтинского договора. Главным результатом этих дипломатических переговоров стало объявление Нерчинска и Кяхты пунктами постоянной беспошлинной торговли между русскими и китайскими купцами.

Интересен факт того, что, обеспечив инфраструктуру безопасности
и международный режим торговли, государство на первых шагах монополизировало торговлю, тем самым сдерживая энергию частной инициативы. Это привело к экономическому застою и убыткам. И только после демонополизации Кяхтинская торговля начала развиваться рекордными темпами.
Ново-Троицкая крепость и Кяхтинская слобода (в трех верстах от нее) заложены в 1727 году. Первые торги в слободе состоялись в августе 1728 г., на них было всего десять русских и четверо китайских купцов. К концу года были возведены гостиный двор с 24 лавками и 32 купеческие избы, расположенные по периметру защитных стен гостиного двора. В 1729 г. полковник Иван Бухгольц, осуществлявший общее руководство приграничными делами, сообщил Коллегии иностранных дел об открытии в Кяхте торга с китайцами.

Первые годы торговли нельзя назвать оживленными. Русское правительство запрещало частным лицам торговлю пушниной, изделиями из золота и серебра, а прочие товары китайцев мало интересовали. Русские купцы предлагали на обмен скот, товары кожевенного производства: кожи, шкуры и юфть. Из Китая в Россию ввозились шелковые и хлопчатобумажные ткани, фарфор, чай, сахар-леденец, золото, серебро, жемчуг, драгоценные камни и ревень. В 30-х годах ХVІІІ в. правительство разрешило частную торговлю пушниной,
и обороты торга резко выросли.

В 1743 г. по указу Сената Кяхтинский форпост возводится в ранг торговой слободы. С этого момента Кяхта становится главным центром российской торговли с азиатскими странами. В 1762 г. Екатерина ІІ отменила казенные караваны и полностью передала торговлю с Китаем в частные руки.

Во второй половине ХVІІІ в. власти Китая восемь раз приостанавливали торговые операции на границе с Кяхтой. Тем не менее кяхтинская торговля продолжала развиваться и в общем объеме внешнеторгового оборота России, составившего в 1760 г. около 18,6 млн р., на долю кяхтинского торга приходилось 7,5%.

Основным российским товаром оставалась пушнина, и доля ее росла, вытесняя все другие товары. Если в 1768—1785 гг. на ее долю приходилось 78,8%, то в период
с 1785 по 1800 г. вывоз через торговую слободу достиг 85%. Помимо соболя популярностью пользовались белка и горностай, их привоз колебался от двух до четырех миллионов шкурок в год. Через Кяхту в Китай уходила не только сибирская, но и камчатская, а также американская пушнина.
Государство отдает вопросы институционального устройства торговли (говоря проще, вопросы правил торговли) на откуп самим купцам, на самоорганизацию. И как показывает практика, данная самоорганизация складывается более 50 лет, и государство в итоге все равно, с опорой на практику и позицию крупного купечества, берет на себя эту функцию.
Стало ясно, что из-за конкуренции друг с другом российские купцы несут убытки, в то время как китайцы контролируют рынок и цену. Еще Петр Великий наказывал: «Купцам торговать так же, как торгуют в других государствах купцы, компаниями. Иметь о том всем купцам между собою
с общего совета установление, как пристанно бы было к распространению торгов их».

В 1775 г. право внешней торговли оказалось в руках наиболее богатых и именитых купцов, известных впоследствии своими огромными состояниями и деловыми связями: Лушниковых, Сабашниковых, Молчановых, Немчиновых, Кандинских, Старцевых и др. Благодаря их усилиям Кяхта стала единственным самоуправляемым городом России. Здесь были рези денции богатых сибирских купцов, занимавшихся крупной торговлей с Монголией и Китаем, имевших пароходы и склады на Байкале и Амуре.

К концу XVIII в. для кяхтинской торговли образовано шесть компаний из архангельских, вологодских, тульских, тобольских, иркутских, казанских и московских купцов. Начиная с 1792 г. купцы каждой компании избирали из собственной среды поверенного, который оценивал товар и определял количество китайского товара, подлежащего обмену, в зависимости от качества. Правила устанавливались по взаимному соглашению, не закрепленному никакими правительственными нормативами и законодательными актами. При этом правила не считались обязательными и не всегда соблюдались.

В 1800 ГОДУ ПРАВИЛА ДЛЯ КЯХТИНСКОЙ МЕНЫ УСТАНАВЛИВАЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВО.
В 1793 г. иркутские купцы подают проект о создании компании на паях для организации и отправки в Пекин купеческих караванов. В 1798 г. иркутский купец Федор Щегорин подает проект о преобразовании торговли с Китаем.

Федор Петрович Щегорин — личность чрезвычайно интересная (даже на фоне непростых биографий иркутского купечества). Он знал китайский язык, бывал в Китае. В составе духовной миссии в Пекине выполнял обязанности русского агента в Китае, собирая сведения политического и экономического характера, переводил китайские документы. Вернувшись
в Россию, в 1798 году он подготовил несколько записок, в которых анализировал структуру
и характер китайской внешней торговли, а также представил проект реорганизации кяхтинского торга. Его предложения нашли отражение в новых правилах русскокитайской торговли, вышедших в 1800 и 1807 годах.

Защищая интересы крупного купечества, в 1807 г. принимается манифест, ограничивающий кяхтинскую торговлю купцами первой гильдии. Это в свою очередь усложнило торговлю иркутского купечества, которое последовательно пытается добиться отмены этого ограничения.
В 1817 г. иркутские купцы третьей гильдии безуспешно обращаются в городскую Думу с ходатайством о допуске их к китайскому торгу.

В XIX веке баланс торгового ассортимента сместился в пользу китайского чая. Со стороны Сибири продолжала доминировать пушнина, что сохраняло и закрепляло сырьевой статус региона в международных делах. Высокотехнологичные товары начинают поставляться в Китай только к середине XIX века, в момент, когда Россия осуществляет очередную догоняющую индустриализацию, обеспечив в стране расцвет ткацкой промышленности.
В конце ХVІІІ в. — середине ХІХ в. Кяхта становится центром международной чайной торговли. Чай занял первое место среди предметов китайского экспорта
в Россию, оттеснив шелк и хлопчатобумажные ткани. В 1811 г. экспорт чая в Россию составлял 80 тыс. пудов, в 1820 г. — более 100 тыс., причем торговля чаем составила 88% от общего объема российско-китайской торговли.

Чай из Европы, особенно из Англии, мирового центра чайного импорта, обходился русским потребителям существенно дороже. В Европе чай не производился, а только обрабатывался, цена пуда в 4,7 раза превышала стоимость пуда чая, ввозимого из Китая.

Пушнина оставалась главной статьей российского экспорта в Китай до 1840-х годов, далее на первое место вышли шерстяные и хлопчатобумажные ткани. В 1850-е годы текстиль составляет до 50% российского экспорта.
В ХІХ веке российско-китайская торговля через Кяхту продолжала расти. В 40-е годы XIX в. русско-китайская торговля составляла 60% общего объема азиатской торговли России, в 1850-х годах торговый оборот Кяхты — Троицкосавска составлял более 30 млн рублей в год. Здесь были зарегистрированы 58 торговых фирм.
В определенный момент развития российские капиталы вышли за пределы страны на территорию Китая, что характеризовало уровень зрелости и эффективности российских предпринимателей.

В 1860-х годах некоторые иркутские купцы смогли перенести свои торговые операции за границу. В 1863 году возникла чайная фирма иркутян Н. Л. Родионова и И. С. Хаминова, которая владела чайными плантациями близ Ханькоу. В 1876 году это предприятие приобрел иркутский купец П. А. Пономарев, который значительно расширил производство и построил три фабрики по изготовлению плиточного и кирпичного чая. Магазины Пономарева имелись во всех крупных городах Сибири, фирма «Пономарев и К°» установила деловые отношения с Японией, Турцией, рядом стран Европы.

Однажды Павел Пономарев осмелился отправить лучшие сорта своего чая императрице Марии Александровне. К посылке Пономарев приложил письмо, в котором писал: «В первом ящике — чай черный байховый, во втором — черный жемчужный, в третьем и четвертом — зеленый жемчужный. Эти сорта в Китае крайне редкие, в продаже их не бывает, и чаи сделаны по моему заказу на моей фабрике новым способом из совершенно сухого материала». Императрице подарок пришелся по вкусу, и она просила купца присылать новые сорта чая. В 1883 году император пожаловал Пономареву звание коммерции советника.

При этом важно рассматривать феномен кяхтинской торговли в рамках геоэкономического и геополитического масштаба. В мире развивался морской транспорт, основное конкурентное преимущество океанических держав. Следом в рамках второй промышленной революции появлялась сеть железных дорог. Менялись планетарные логистические схемы. Это в свою очередь трансформировало глобальные товарные потоки и субъектный состав, контролирующий эти потоки как на уровне государств, так и на уровне конкретных частных компаний.
Феномен кяхтинской торговли был обусловлен геополитической обстановкой в Азии: курсом на внешнеполитическую изоляцию, которому была привержена цинская администрация. В 40-е годы XIX века империя Цин под давлением европейских держав и, в первую очередь, Великобритании, была вынуждена открыть порты для свободной торговли. С выходом китайского чая на морские торговые пути и особенно с открытием в 1869 г. Суэцкого канала, сократившего морской путь из Азии в Европу на 8 тыс. километров, в Россию стали ввозить чай морем, а его обмен в Кяхте сократился в два раза.

Тормозила развитие торговли и меновая форма торговли. Несмотря на это, иркутские чаеторговцы по-прежнему остаются крупнейшими поставщиками чая на российский рынок и стремятся проникать на рынки Монголии и Китая. В 1855 г. к кяхтинской торговле допущены купцы второй гильдии, а в 1861 г. — третьей гильдии и крестьяне.

Кяхтинская торговля — яркий пример, когда продуманная государственная политика открывает простор для частной инициативы. Если в период XVII века купечество само реализовывало свои интересы, опираясь на собственную инфраструктуру и даже на нанятую на свои средства военную силу, а государство шло вслед за промысловиками и купцами, то к XVIII ситуация в корне изменилась. Государство своей дипломатической, а иногда и военной мощью обеспечивало пространство для реализации частной инициативы.
РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКАЯ КОМПАНИЯ
История освоения Русской Америки и Российско-американская компания являются безусловным примером и образцом человеческого духа и масштаба мышления предпринимателей и государственных деятелей.
Начало освоения Русской Америки положила экспедиция Михаила Гвоздева, который в 1732 году открыл Аляску, но нанес на карты лишь ее небольшую часть. Развитие успехов Гвоздева обеспечил знаменитый мореплаватель Витус Беринг, который открыл Командорские и Курильские острова.

Иркутское купечество начало покорение Аляски без каких-либо государственных привилегий, на свой страх и риск. Купцы заинтересовались богатством новых земель. Ехали сюда за мехом бобров, песцов и лисиц. До начала XIX века было совершено более 100 плаваний, а общая стоимость привезенной пушнины составляла около 8 млн рублей. Экспедиции хоть и были коммерчески успешны, тем не менее оставались весьма дорогим и опасным делом. Для снижения рисков и увеличения масштабов экспедиций обычно купцы вскладчину создавали небольшую компанию, а после получения товара делили его и расходились.

Суровые условия, военные и климатические риски сформировали как особые традиции и практики самоорганизации купеческо-предпринимательского сословия, так и особые практики государственно-частного партнерства, обеспечивавшие эффективность начинаемых проектов и предприятий. Купеческие дома, с одной стороны, довольно жестко конкурировали между собой на осваиваемых территориях, а с другой стороны, вынуждены были создавать временные объединения и консорциумы. И при этом, учитывая необходимость обустройства новых территорий и осуществления государственных функций, коммерческие компании действовали в тесных связках с государственными институтами и с опорой на них.

Уникальной по своей структуре и истории возникновения стала деятельность Российско-американской компании.
К концу XVIII века одной из крупнейших купеческих компаний региона, оперирующей на Территории Русской Америки, стала компания партнеров Григория Шелихова и Ивана Голикова. Уже в то время Григорий Шелихов задумался о создании постоянной компании, которая получила бы монополию на торговлю в новом регионе и основала бы здесь поселения.

В 1791 году Григорий Шелихов с компаньоном Голиковым основали новую Северо-Восточную компанию. Через несколько лет, в 1795 году, Шелихов умер. К тому времени он оставил устойчивую компанию, столицей которой была колония на острове Кадьяк. В 1796 году купец Дудников вместе с несколькими компаньонами основал Иркутскую Коммерческую компанию. А в 1797 году две фирмы объединились и создали единую «Американскую Мыльникова, Шелихова и Голикова компанию». Через год название сменилось на «Соединенную Американскую компанию». В нее вошли 20 сибирских купеческих фамилий. Кроме Мыльниковых и Шелиховых среди них были известные иркутские предприниматели Мичурины, Дудоровские, Литвинцовы, Зубовы, Останины, Ивановы.

Общий капитал составлял 724 тыс. руб., поделенных на 724 акции, стоимостью 1000 руб. каждая. Главная контора находилась в Иркутске.

Однако обеспечить полную привилегию русским купцам и запрет иностранцам действовать на территории Русской Америки было невозможно без государственной поддержки. Кроме того, успешная деятельность компании заинтересовала центральную власть. В 1799 году был обнародован указ императора Павла о создании Российскоамериканской компании, которая получала право монопольной торговли на Тихоокеанском Севере. Был изменен ее устав, прописано, что на больших собраниях голосуют только владельцы десяти и более акций. Совет директоров составляли те, у кого было больше 25 акций. Главное управление РАК было переведено в 1801 г. из Иркутска в Санкт— Петербург, а сама компания обрела черты полугосударственной монополии. В состав ее акционеров вступил сам император, члены царствующей фамилии и ряд крупных сановников. Должность первого директора компании занял купец Булдаков.


Необходимо обратить внимание, что исходно идея объединения купеческих компаний в единую организацию разрабатывалась в центральном правительстве Российской империи по крайней мере с 1780 года, когда секретарь Коммерцколлегии Михаил Чулков подал генерал-прокурору князю А. А. Вяземскому соответствующий тщательно разработанный проект, согласно которому учреждаемая компания получила бы 30-летнюю монополию на промысел и торговлю на всем Тихоокеанском Севере. И несмотря на отрицательную реакцию императрицы Екатерины II, последующая инициатива снизу, от иркутского купечества, пробила себе дорогу уже при императоре Павле I.

Здесь важно отметить, что дихотомия государственной инициативы и частной региональной инициативы породила результат, который стал историческим феноменом для всей Российской империи и до сих пор является одним из важнейших прецедентов в истории страны.

Российско-американская компания стала ключевым игроком на территории от Иркутска до Аляски и заняла доминирующее положение на рынках пушнины того времени. По поручению государства исследовала новые территории. Стала одним из крупнейших операторов Кяхтинского торга. А Иркутск на некоторое время превратился в штаб промыслового освоения Азиатско-Тихоокеанского региона.
С 1797 по 1818 год компанией по главным статьям промыслов (бобры и морские коты) было добыто: 80 271 бобр и 1 493 626 котов. По всем видам промыслов компанией за это время получено было пушнины, моржовой кости и прочего по ценам, в разные периоды существовавшим, на 16 376 695 руб. 95 коп., т. е. в среднем на 818 835 руб. в год, причем примерно 20% пушнины компания продала иностранным купцам прямо в колониях, минуя русские таможни.

С 1814 г. Российско-американская компания начинает увеличивать сбыт мехов в Кяхте. Это можно проследить по объемам пошлины: в указанном году она заплатила пошлин на 217 145 руб., что было в четыре раза больше, чем средние показатели за предыдущие годы. При этом Российско-американская компания поставляла в Кяхту эксклюзивный товар — морских бобров и котов. Этими видами пушнины располагала только компания.

Кроме того, она имела конкурентные преимущества по сравнению с другими купцами, торгующими в Кяхте, используя меновую торговлю в Кяхте для получения наличных денег. Компания обменивала свой товар на чай, затем продавала его в России и получала необходимые денежные средства для содержания и развития колоний, выплаты дивидендов и т. д.

Российско-американская компания создавалась, в первую очередь, как предпринимательская корпорация, по инициативе предпринимателей и на их деньги. Но по мере наращивания присутствия в ней государевых людей (как в акционерном капитале, так и в управлении), компания все больше начинает приобретать черты государственного учреждения. Постепенно РАК из предпринимательской корпорации превращается в своего рода государственный департамент по управлению заморскими территориями при Морском министерстве, с особыми коммерческими функциями.
В процессе существования состав Главного правления компании постепенно стал меняться. Первыми директорами компании были купцы М. М. Булдаков (первенствующий директор), Я. Н. и Д. Н. Мыльниковы и С. А. Старцов.

Все они были выбраны на собрании акционеров и приведены к присяге в сентябре 1799 г. Вскоре после перевода Главного правления компании из Иркутска в Санкт-Петербург состоялись перевыборы директоров. Мыльниковы отказались переезжать в столицу. К тому же Я. Мыльников умер в 1801 г. В Иркутске в качестве директора остался С. А. Старцов. А двумя новыми директорами стали купцы Е. И. Деларов и И. П. Шелихов. Впоследствии директорами Российско-американской компании были купцы (банкиры, коммерции советники) В. В. Крамер, А. И. Северин, И. В. Прокофьев, Н. И. Кусов, К. Т. Хлебников.

В конце 1830-х годов заметную роль в Главном правлении стал играть контрадмирал Ф. П. Врангель. В 1830—1835 гг. он был Главным правителем русских колоний в Америке, в 1838 г. стал советником по колониальным делам при Главном правлении, а потом и первым директором-чиновником. В дальнейшем в число директоров стали выбирать исключительно чиновников высшего ранга. Директорами компании были генерал-майор В.Г. Политковский, генераллейтенант В. Ф. Клюпфель, контр-адмирал А. К. Этолин, действительный статский советник В. Е. Врангель, контр-адмиралы М. Д. Тебеньков, В. С. Завойко и др.

Государство вытесняет предпринимательское начало. К 1860-м годам компания испытывает финансовые трудности. Осознание невозможности управления регионом, столь оторванным от метрополии, при слабом развитии морской и сухопутной транспортной инфраструктуры привело к принятию политического решения: продажи в 1867-м году Русской Америки США. Это событие и стало концом для деятельности Русско-американской компании.
КУПЕЧЕСТВО КАК ОСОБЫЙ КЛАСС ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ
И ФАКТОР РАЗВИТИЯ ТЕРРИТОРИИ
Говоря о купечестве, обыватель, а порой и историк, и краевед часто впадают в крайности. То мы видим «темное царство», описанное в пьесах Александра Островского и прозе Николая Лескова. Бесчестности и преступности их персонажей, казалось бы, нет предела. Жадные, примитивно суеверные, они прикрывают напускным благочестием страсть к самым жестоким развлечениям и безудержным кутежам.

Другие видят в купечестве благотворителей и меценатов.

Тех, кого Григорий Потанин метко определил как «благородную буржуазию». Действительно, в Иркутске достаточно примеров и купеческого меценатства, и попечения над нуждающимися — и быть наследниками иркутских меценатов, хотя бы духовно, отнюдь не зазорно.

Ирония истории заключается в том, что меценат и благотворитель нередко одновременно оказывался беспринципным дельцом и безрассудным кутилой.
Купец 2-й гильдии Иван Базанов по завещанию оставил полмиллиона на постройку благотворительных и учебных заведений в Иркутской губернии — так началась ИваноМатренинская больница. Вместе с тем Базанов был золотопромышленником, на приисках которого применялся труд каторжан, а положение рабочих было немногим лучше каторжных. Спекуляция на самом необходимом, грабительские поборы с рабочих не раз приводили на Ленских приисках к беспорядкам, которые подавлялись с неизменной жесткостью. Не лучше Базанов относился и к купеческой братии, выдавая предпринимателям ссуды под большие проценты.

Безотносительно к моральным качествам отдельных представителей купеческого цеха, можно признать, что купечество в Иркутске сформировалось как особый класс, взявший на себя ответственность за жизнь и развитие региона, приложив серьезные усилия к его обустройству, и связавший свою жизнь с этим местом не в одном поколении.

Порой, борясь за свои интересы, купечество было вынуждено противостоять государству, вернее, чиновничьему произволу на местах, отстаивая свое право на самоуправление. Нередко в таком противостоянии приходилось рисковать не только капиталом, но и самой свободой, поскольку даже высокое положение в обществе не служило надежной защитой от начальственного самодурства.
Показательно в этом отношении дело о следствии по делам винных откупов 1758—1760 гг., получившее в Иркутске название «крыловского погрома». В XVIII веке «откупом» называлась система сбора государственных доходов, при которой государство за определенную плату передавало право их сбора частным лицам.
В России «хлебным вином» или «водкой», как известно, назывался крепкий спиртной напиток, который приготавливался методом дистилляции («выкуривался») из зерновой браги, в отличие от нынешней водки, которую готовят из этилового спирта, смешанного с водой. Право торговать водкой на определенный срок сдавалось государством с торгов: кто больше давал на торгах за право торговли в определенной местности, тот и становился откупщиком. Откупщик платил в казну установленную сумму и вел торговлю с тем расчетом, чтобы получить доход. Откупы в России сулили громадные прибыли, однако получить их без связей было практически невозможно. Департамент податей и сборов, ведавший откупами в Министерстве финансов, прозвали «департаментом подлостей и споров». Связанная с откупами система взяток, подкупов и дарений пронизывала всю власть снизу доверху и носила почти легальный характер. Многие царские сановники, находясь на государственной службе, искали побочные источники обогащения.

В 1758 году в Иркутск во главе казачьего конвоя из 77 казаков прибыл следователь
по винокуренным делам, коллежский асессор Петр Никифорович Крылов с указом Сената о назначении его следователем по винокуренным делам. Одновременно Крылов являлся поверенным откупщика Александра Глебова, обер-прокурора Правительствующего Сената.

Петр Крылов арестовал иркутского бургомистра Бречалова, который под пытками показал, что хлебное вино, стоившее в выкурке от 50 до 60 копеек, иркутские купцы продавали за рубль, а излишки денег делили между собой. Наделенный чрезвычайными полномочиями следователь стремился любыми средствами доказать виновность иркутских купцов. Крылов в течение двух лет (с 1758 по 1760 год) арестовал 125 иркутских купцов, которые под пыткой были вынуждены оговаривать себя.

У арестованных Крылов вымогал средства, которые они якобы задолжали казне. С иркутских купцов им была выбита огромная сумма, более 155 тыс. рублей, однако это были только официальные сборы, еще примерно столько же было получено им лично в виде взяток. Историки пишут, что Крылов наводил на иркутян страх не только пытками, но и своей развратной разгульной жизнью.

Внезапно проснувшийся интерес сенатского следователя к злоупотреблениям, якобы учиненными иркутскими купцами, скоро получил объяснение. В 1959 году обер-прокурора Правительствующего Сената Александр Глебов, влиятельный вельможа, патрон Петра Крылова, взял в откупное содержание продажу вина в Иркутской провинции на семь лет. Откупное обошлось ему в 58 тыс. руб. в год и, чтобы увеличить свои доходы, Глебов через посредников обратился к иркутскому купечеству продать или сдать ему в аренду принадлежащие купцам винокуренные заводы — и получил отказ. «Крыловщина» развернулась с новой силой.

Более всех пострадал богатейший иркутский купец Иван Бечевин, владевший откупом на «питейное дело» в Илимском уезде Иркутской провинции. У Бечевина в откупе было 48 кабаков, дававших казне более шести тысяч рублей дохода. Личностью Иван Бечевин был незаурядной. Выходец из казаков, свои капиталы он добыл, торгуя пушниной, добытой на островах Тихого океана. Пушнину он продавал купцам, торгующим с китайцами, потом и сам начал торговать в Кяхте. О богатстве Бечевина иркутяне говорили так: у него золотые и серебряные деньги в бочонках, а медные — в бочках. Будучи одним из богатейших людей Иркутска, он выделял средства на постройку Тихвинской, Знаменской и Благовещенской церквей. На средства Бечевина была снаряжена экспедиция к Анадырю и устью Лены для организации пушного промысла. Корабль «Св. Гавриил» за два года совершил плавание от Камчатки к Алеутским островам и Аляске. Петр Крылов арестовал пятидесятипятилетнего Ивана Бечевина и приказал его пытать. Не выдержав допросов, Бечевин умер и был похоронен в 1759 году в отстроенной на его же деньги Тихвинской церкви.

Это переполнило чашу терпения епископа Иркутского и Нерчинского Софрония. Преосвященный по церковным каналам отправил в Петербург донесение императрице. Хитрость удалась: в ответ курьер привез распоряжение арестовать Крылова и скованным отправить в Санкт-Петербург, что и было исполнено 20 ноября 1761 года. Вслед арестованному отправилась челобитная на «крыловский погром» от иркутского купечества, которую везли выборные от общества Петр Мальцев и Иван Верховцев. Дальнейшая судьба следователя Крылова туманна, одни источники сообщают, что он был осужден и отправлен на каторгу, другие, что его видели «в Петербурге на Невском».

«Иркутская история» подмочила и репутацию генерал-прокурора Александра Глебова. После проведенного расследования Екатерина II нашла, что Глебов оказался «подозрительным и тем самым уже лишил себя доверенности, соединенной с его должностью» и в феврале 1764 года
А. И. Глебов был смещен с поста генерал-прокурора с предписанием императрицы «впредь ни на какие должности его не определять».

Безусловно, подобные ситуации, с одной стороны, отражают извечную проблему государства с кадрами на местах, с другой стороны, показывают дихотомию отношений, как мы сказали бы сегодня, региональных сообществ с федеральным центром.

Кульминацией противостояния купечества как зарождающейся буржуазии и чиновничества стала борьба, развернувшаяся между купечеством и сибирским губернатором Иваном Пестелем вкупе с его ставленником в Иркутске Николаем Трескиным.
Как отмечали современники, иркутский гражданский губернатор Николай Трескин пользовался неограниченным доверием сибирского генерал-губернатора Пестеля. Деятельный и энергичный, он с энтузиазмом взялся за обустройство иркутской жизни, однако методы, которыми достигались перемены, были чисто полицейские, полностью исключающие заботу о гражданах.

Административному азарту Трескина противостояли городской голова купец Михаил Сибиряков и купец 1-й гильдии Николай Мыльников.

Михаил Сибиряков, представитель третьего поколения Сибиряковых, участвовал практически во всех предпринимательских проектах в Сибири. Он занимался пушным промыслом на Тихоокеанском побережье, торговлей в Кяхте, был пайщиком Российско-американской компании, владел большим торговым флотом на Байкале, занимался перевозками свинца и меди с нерченских казенных заводов на Урал и был одним из крупных винных откупщиков.

В самодержавной России единственным аргументом для борьбы с произволом была жалоба на высочайшее имя. Именно поэтому Пестель и Трескин взялись преследовать «традиционный для сибиряков «дух ябеды». Генерал-губернатор Пестель доносил царю об убыточной для казны купеческой монополии в закупках хлеба, о неповиновении иркутского городового магистрата и городской думы. В результате городской голова Михаил Сибиряков
и его тесть купец Николай Мыльников как главные возмутители общественного спокойствия в 1809 году были высланы из Иркутска. Сибиряков был лишен купеческого звания и сослан в Нерчинск в «работные люди», где и скончался.

Злоупотребления иркутского губернатора Николая Трескина вскрылись только через десять лет. В 1819 году, по итогам ревизии нового Сибирского генерал-губернатора Михаила Сперанского Трескин был уволен со службы, предан суду, лишен чинов и права въезда в столицы.

Иркутск формировался как крупный центр предпринимательства и торговли со своими традициями самоуправления, что накладывало особый отпечаток и выделяло город и регион из состава других регионов страны.
М. М. Сперанский, 1820 г.: «Сибирь есть настоящая отчизна Дон Кихотов. В Иркутске есть сотни людей, бывших в Камчатке, на Алеутских островах, в Америке с женами их и детьми, и они все сие рассказывают, как дела обыкновенные»
Существенная доля населения города занималось предпринимательством в том или ином виде. Для страны это был и остается особенный факт.
В 1820 г. по справке, предоставленной в Иркутскую градскую думу из земских дел, значилось купцов, мещан и цеховых 6259 чел. Также в губернском Иркутске проживали другие социальные группы — духовенство, чиновники, военные, казаки, мастеровые, дворовые люди и крестьяне. Всего в городе в 1823 г. проживало 15 644 чел.

Доля купечества Иркутской губернии была неизменно выше среднесибирской: в 1816 г. на 100 мещан здесь приходилось 7,3 купца, что в два с лишним раза превышало среднесибирский уровень».

В 1823 году насчитывалось 306 человек купцов, а к 1916 году — 4870 человек.
Алексея Игнатьева, приехал в Иркутск в 1885 г. и оставил такие воспоминания об иркутском обществе: «По другую сторону генерал-губернаторского дома помещались новый дом географического общества и величественное белое здание института благородных девиц. Но так как настоящих «благородных» в Сибири было мало, то в нем обучались купеческие дочки, а также дочери ссыльно-поселенцев дворянского происхождения. Впрочем, в Иркутске очень мало интересовались происхождением, и в доме родителей весело танцевали и евреи Кальмееры, и гвардейские адъютанты отца, и богатые золотопромышленники, и интеллигенты — ссыльнопоселенцы, и скромные офицеры резервного батальона. Такое пестрое общество ни в одном губернском городе Центральной России, а тем более в Петербурге — было немыслимо».

Граф Алексей Игнатьев, сын иркутского генералгубернатора
Влияние купечества на местных жителей и формирование общественного мнения было чрезвычайно сильно, особенно по сравнению с Центральной Россией. Образованная часть купечества в Иркутске играла роль, принадлежащую обычно дворянской аристократии.

Иркутское купечество выступило в поддержку создания университета, что по тем временам являлось серьезной новацией для таких удаленных территорий. Существовало осознанное понимание необходимости формирования на территории центра знаний, который мог бы выполнить системообразующую функцию для становления региона, не только как сырьевого придатка метрополии, но как полноценного субъекта развития страны.
Инициатором идеи создания университета в Иркутске в 60-х годах XIX века были известные сибирские писатели, ученые и политические деятели: Михаил Загоскин, Афанасий Щапов, Николай Ядринцев, Григорий Потанин.

Николай Ядринцев, писатель и публицист, так писал об этом: «В 60-х годах Иркутск принял под свое покровительство и деятельно разрабатывал идею об университете. В Иркутске об этом шли ученые советы и были делаемы неоднократные представления. В это время вся Сибирь была убеждена, что университет должен быть основан в Иркутске».

Эту идею поддерживал и министр народного просвещения России Авраам Норов. Сохранилась его переписка с генерал-губернатором Восточной Сибири Николаем Муравьевым-Амурским, который на предложение об открытии университета в Иркутске ответил категорическим отказом. Мотив веский: с открытием университета в Иркутске увеличится «поток ябеды в правительство» о злоупотреблениях местной власти.

Против открытия, в конце концов, выступило и правительство Российской империи, рассудив, что в Иркутске слишком много политических ссыльных, и открытие университета как комплота вольнодумцев только усилит «смутьянов». В результате, как известно, первым университетом
в Сибири стал Императорский Томский университет, открытый в 1878 году. Интересно, что крупнейшими жертвователями в пользу Томского университета стали иркутский купец Александр Сибиряков, представлявший седьмое поколение купцов Сибиряковых, который внес 100 тыс. рублей, и иркутский купец Александр Трапезников, внесший 10 тысяч.

Впоследствии профессор Томского университета Сергей Коржинский с горечью писал, что открытие университета в Иркутске было бы выгоднее: «Находясь в Иркутске, коллегия профессоров нашла бы скорее нравственную поддержку в отзывчивом к просвещению и свободе иркутском обществе, тогда как в томской индифферентной среде университетская семья чувствует себя сиротой».

РЕФОРМЫ М.М.СПЕРАНСКОГО КАК ПРИЗНАНИЕ НЕОБХОДИМОСТИ ОСОБОГО ПОРЯДКА УПРАВЛЕНИЯ СИБИРЬЮ
Надо отдать должное царскому правительству: в Санкт-Петербурге понимали, что особенности Сибири как глобального и удаленного территориального элемента империи требуют от центральной власти особых подходов и форм управления. Это нашло отражение и в создании Российско-американской компании с ее особыми функциями и новаторскими по тем временам управленческими механизмами акционерного общества, и в уникальной работе по формированию нового свода законов, определяющих особый порядок управления в Сибири, проделанной Михаилом Сперанским. Существовавшая на тот момент модель управления на местном уровне была не просто неэффективна, но и порождала чудовищные злоупотребления.

Проект Сперанского стал самой успешной попыткой усовершенствования административного механизма за счет расширения полномочий местного самоуправления.
Михаил Сперанский к 47 годам успел построить блестящую чиновничью карьеру, пройдя путь от титулярного советника до товарища Министерства юстиции и тайного советника; стать ближайшим сподвижником молодого Александра I; заслужить репутацию главного реформатора и либерала при российском дворе; пережить опалу и ссылку — но без лишения чина! — и снова вернутся в политику. Сначала Михаил Сперанский получил пост пензенского губернатора, а в 1819 году — сибирского генерал-губернатора.

Александр I поручил Сперанскому провести в Сибири ревизию, а после «сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края и сделать оному начертание на бумаге». Поручение не привело его в восторг: «Как вы могли себе представить, что я пущусь управлять Сибирью, коею никто и никогда управить не мог?» — писал Михаил Сперанский Столыпину.

Тем не менее Сперанский взялся за поручение со всей своей энергией и скрупулезностью. Он лично объехал большую часть Сибири, посетил губернские города, а сверх того Омск, Верхнеудинск, Кяхту, Семипалатинск и Читу. Его предшественник Иван Пестель предпочитал управлять Сибирью из Санкт-Петербурга.

Сперанского удивили масштабы вскрывшихся злоупотреблений: прибыв в Томск из Тобольска, он оставил следующую запись: «Если в Тобольске виновных следовало отдать под суд, то здесь оставалось бы уже всех повесить».

Иркутск же масштабами лихоимства превзошел Томск и Тобольск вместе взятые. Сперанский получал до трехсот жалоб в день — вот они, масштабы сибирской ябеды! В городе была раскуплена вся гербовая бумага, которую местные жители извели на доносы.

Ревизия вскрыла вопиющую картину злоупотреблений и произвола местной администрации. По характеристике Сперанского иркутский губернатор Трескин был, хотя «человек неглупый», но наглый, «худо воспитан» и «хитер, как демон». Он был отдан под суд, в злоупотреблениях оказались замешаны около семисот чиновников рангом пониже.

Сперанский пробыл в Иркутске два года. Ревизия дала ему обильный материал для размышлений о лучшем устройстве местного управления в Сибири. В январе 1820 г.
он пишет Александру I: «Делать в Сибири совершенно нечего. Управлять ею невозможно; к сему надобны люди и другой порядок». Он просит разрешения вернутся в Петербург для обсуждения реформирования управления регионом.

21 июня 1821 года создан I-й Сибирский комитет, составленный из высших сановников. Его председателем назначен министр внутренних дел Кочубей. За неполный год работы в комитете рассмотрен пакет законодательных актов, составивших так называемое «Сибирское учреждение». Это десять законов, включающих в себя «Учреждение для управления сибирских губерний», «Устав об управлении инородцами», «Устав об управлении киргиз-кайсаков», «Устав о ссыльных», «Устав об этапах», «Устав о сухопутных сообщениях», «Устав о городовых казаках», «Положение о земских повинностях», «Положение о хлебных запасах», «Положение о долговых обязательствах между крестьянами и между инородцами».

Реформа предполагала административное разделение Сибири по Енисею на два генерал-губернаторства: Западно-Сибирское и Восточно-Сибирское, с административными центрами в Тобольске и Иркутске.

В соответствии с «Учреждением» губернии и области делились на округа, а те на волости и инородные управы. Инородцами в Российской империи называли неславянское население, устав разделял инородцев на «оседлых», «кочевых» и «бродячих». Получилась четырехуровневая система управления: губернское, городское, волостное и инородное.

При всех уровнях власти учреждались Советы, которые должны были послужить ограничением власти губернатора. В Совет Главного управления под председательством генерал-губернатора входили шесть советников, половина из которых назначались по рекомендации генерал-губернатора, а другая половина утверждалась императором по представлению министерства внутренних дел, юстиции и финансов.

Губернское управление разделялось на «общее» и «частное». Общее губернское управление составляли гражданский губернатор и совет под его председательством, в который входили председатели губернского правления, казенной палаты, губернского суда и губернский прокурор. В полномочиях губернатора оставалось назначение и увольнение чиновников, утверждение членов дум, городового суда, ратуш, волостных голов, а также представление к наградам и пересмотр уголовных дел.

Частное губернское управление состояло из губернского правления, казенной палаты, губернского суда и прокурора. Губернатору подчинялись также Приказ общественного призрения, врачебная управа, строительная часть и типография, а также губернский статистический комитет, рекрутское присутствие (позже рекрутский комитет), комиссия народного продовольствия, дорожной и строительной комиссии.

«Сибирское учреждение» разделяло города на многолюдные, средние и малолюдные. В многолюдных городах (например, в Иркутске) городское управление состояло из полиции, хозяйственного управления и городского суда. Управление средних городов (Нерчинска, Верхнеудинска, Троицкосавска) заключалось лишь в полицейском управлении во главе с городничим. Сюда же входила частная управа – городничий, и квартальные надзиратели и медицинская часть. В малолюдных городах (Нижнеудинске, Киренске, Селенгинске и Баргузинске) управление осуществляли только городничий (полиция), а также городские старосты и словесный суд (хозяйственное управление и суд).

Необходимо отметить, что часть разделов реформы Сперанского были сформированы по результатам анализа сложившихся практик местного самоуправления Иркутска.
Как отмечают исследователи, сибирское законодательство, сформулированное Михаилом Сперанским в 1822 г. в Иркутске, не просто стало первым опытом регионального законодательства, но и просуществовало без существенных изменений вплоть до конца XIX в. И это — безусловная заслуга талантливого, системно мыслящего человека, которым он и являлся.
Историческая реконструкция данного этапа развития региона в очередной раз подтверждает принцип, что правильный баланс партнерства между государством и частной инициативой, где государство берет на себя безопасность, инфраструктурные и институциональные функции, а частник оставляет за собой предпринимательскую инициативу и обеспечение экономического развития, оборачиваются успехом и приносят необходимые результаты в соответствии с требованиями времени.
III ГЛАВА. ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ СИБИРИ: КОНЕЦ ФРОНТИРА ИЛИ НОВАЯ ГРАНЬ?
ПЕРВАЯ ВОЛНА ИНДУСТРИАЛЬНОГО ОСВОЕНИЯ: ГОСУДАРСТВО И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ
Если предыдущий этап развития региона можно отнести по большей части к эпохе нулевой промышленной революции (по П.Г. Щедровицкому) — кораблестроение, торговые речные и морские экспедиции, пушнина как ключевой товар — то к концу XIX века царское правительство дает старт второй промышленной революции, приведя в Сибирь одну из ее ключевых технологий — железную дорогу. Сибирь как бы перепрыгивает через целый технологический уклад, превращаясь из сырьевого региона, добывающего пушнину, в индустриальный район, производящий электроэнергию и самолеты.
Индустриализация восточных районов началась на рубеже XIX— XX вв. В Сибири эти процессы стали возможны с началом железнодорожного строительства, которое обеспечило дешевые перевозки между Сибирью и европейской Россией, привлекло частный и государственный капитал. Транссибирская магистраль дала импульс промышленному развитию регионов (например, в Иркутской губернии добыча угля выросла в 35 раз).
Строительство Транссиба имело и другие последствия. С 1901 по 1905 год в Сибири ежегодно засевали хлебом по 3660 тысяч десятин, а в 1913 году уже 7105 тысяч, валовые сборы зерна к 1909 году выросли до 300 млн пудов. Этот избыток хлеба по железной дороге хлынул через Урал и вызвал панику на хлебном рынке России. Царское правительство ввело в качестве предохранительной меры «челябинский тарифный перелом»: оплата за провоз сибирского хлеба производилась по сумме платы за провоз от станции отправления до Челябинска и от Челябинска до станции назначения. Эта мера нанесла удар хлебной торговле Сибири, но хлебный поток продолжал расти. Проблемы с вывозом хлеба сильнее всего ударили по мелким производителям в отдаленных районах: крестьяне в Забайкалье отказывались засевать землю, когда после особенно урожайных лет цена муки падала до 10-20 копеек за пуд.

Фабрично-заводская промышленность Сибири и Дальнего Востока в начале XX в. была представлена небольшими предприятиями различного плана. Индустриальные предприятия существовали в очень небольшом количестве. Они обслуживали нужды железнодорожного
и водного транспорта, горнодобывающей промышленности, сельского хозяйства. В Восточной Сибири традиционно сохранялись кустарные районы с центром в Иркутске, за ним шли Красноярский, Минусинский и Ачинский округа Енисейской губернии. В годы Первой мировой войны в связи с ухудшением обеспечения товарного рынка промышленными изделиями еще более стали востребованы кустарно-ремесленные промыслы. Предпринимались попытки создать комплексы индустриальных производств военно-оборонного характера в годы империалистической войны, но не получили предполагаемого развития — например, несмотря на все усилия, так и не начал работу Николаевский металлургический завод.
В ситуации появления железной дороги необходимо отметить, что государство взяло на себя реализацию масштабного инфраструктурного проекта, тем самым открыв новые коридоры для предпринимательской энергии.

Удивительно щадящим образом по экономике Иркутской губернии прошлась революция. Производственная база, за исключением железнодорожных инфраструктур, сильно не пострадала. Предприятия, остановившись во время гражданской войны, после довольно быстро развернули деятельность — в первую очередь благодаря Новой экономической политике (НЭП). Энергия частной инициативы вновь позволила быстро добиться результатов восстановления. Но на следующем шаге, как и во всей остальной стране, выбор был сделан в пользу государства как основного предпринимателя. Частная инициатива была уничтожена.
За время Гражданской войны промышленность Иркутской губернии резко сократила объем выпускаемой продукции. Характер боевых действий — «эшелонная война» — привел к тому, что от военных столкновений наиболее пострадала инфраструктура Транссибирской магистрали, в первую очередь, мосты и подвижной парк. Разрушения производственных связей, нехватка топлива, перебои с продовольствием, военные действия, миграция управленческих и рабочих кадров привели к полной остановке в 1920 г. до 10% предприятий.
ХАЙТИНСКАЯ ФАЯНСО-ФАРФОРОВАЯ ФАБРИКА
Восстановление экономического потенциала тесно связано с введением Советами «Новой экономической политики». Бездействующие предприятия сдавались в аренду кооперативам, артелям и даже частным лицам. По данным промышленной переписи 1923 г., частному сектору
в Иркутской губернии принадлежало 76% всех предприятий. Преимущественно это были мелкие предприятия кустарно-ремесленного типа, ориентированные на местный рынок.

Уже к середине 1923 г. — началу 1924 г. промышленность Приангарья перешла от спада и сокращения к медленному оживлению и росту, пусть и за счет текущего ремонта оборудования путем изъятия механизмов с бездействующих производств. Восстановлен кожевенный завод, произведены ремонты Слюдянского и Покровского стеклоделательных заводов, Усольских кожевенного и солеваренного заводов, Усольской спичечной фабрики. В Иркутске капитально отремонтирована электростанция, мелкие предприятия объединены в пимокатную фабрику. На Хайтинской фаянсо-фарфоровой фабрике «Сибфарфор» построены новые цеха и т. д.

К середине 1923 г. в Иркутской губернии действовало 64 цензовых предприятия и местная промышленность достигла 30—40% от показателей 1917 г., а в отдельных отраслях — кожевенной, солеварении, спичечном производстве — был достигнут уровень 90% от 1917 года. Дольше всего продолжался спад в угольной промышленности, но и там положение к 1925—1926 гг. начало улучшаться.

С 1922 г. большевики начинают шаг за шагом восстанавливать роль государства в экономике. Государственные предприятия объединяются в производственные тресты, в области сбыта создаются синдикаты, подчиненные Высшему совету народного хозяйства РСФСР. Интересно, что советское правительство в этот период перспективы развития Иркутска оценивало пессимистически, констатируя, что в условиях удаленности от рынка единственный путь развития Восточной Сибири — это развитие железнодорожного строительства, улучшение качества водных путей и уплотнение местного населения. Иркутск на тот момент характеризовался как «падающий центр без достаточно развитой промышленности», специализирующийся на распределении товаров, идущих в золотоносные районы.

К 1924 г. отношение государства к частной торговле меняется кардинально, буквально по всем направлениям начинается давление на нее, политика НЭПа сворачивается. К 1929 г. частная промышленность Приангарья практически полностью ликвидируется.

ВТОРАЯ ВОЛНА ИНДУСТРИАЛЬНОГО ОСВОЕНИЯ: ОТ СЫРЬЕВОЙ БАЗЫ ДО ТЫЛОВОГО РАЙОНА СССР
В XX веке особую роль в развитии Сибири и Байкальского региона сыграла Академия наук. В частности, Комиссия по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), созданная в 1915 году по инициативе академика В. И. Вернадского. КЕПС становится одним из ключевых органов, исследовавших новые возможности, открывающиеся в связи с появлением технологий нового поколения. В разные регионы страны (в том числе, в Сибирь) начали снаряжаться научные экспедиции, изучавшие условия для разворачивания промышленной базы новой технологической платформы.

После Октябрьской революции значимость этого органа стратегического планирования сразу же признали большевики. Комиссии дали зеленый свет, финансирование и расширили объем полномочий.
Заметим, что научная и организационная деятельность КЕПС имела исключительно большое значение для исследования минеральных ресурсов СССР, разработки научных основ решения проблем прикладного характера, выявления месторождений и использования минерального сырья. Впоследствии на ее базе был организован Совет по изучению производительных сил СССР (1930 г.), который осуществлял общее научно-организационное руководство деятельностью учреждений Академии Наук СССР в области изучения производительных сил, организовывал экспедиционные исследования, конференции и совещания, посвященные развитию отдельных территорий и отраслей народного хозяйства.

В отношении регионов Сибири Советской властью начали разрабатываться далеко идущие планы, а первые пятилетки дали старт второй волне индустриального освоения региона.
В 1920-е годы в советских индустриальных планах Сибири придавалось большое значение. В годы первых пятилеток планировались значительные капиталовложения в электроэнергетику, угледобычу, металлургию, машиностроение, химию, лесопереработку. По состоянию на 1922 год в 26 главных городах Сибири имелось «…Всего двигателей — 129. Их мощность в лошадиных силах — 14224. Число генераторов тока (т. е. динамо-машин, которые приводятся двигателями) — 124. Их мощность в киловаттах — 5955».

Отсутствовали необходимые кадры рабочих и инженеров. В хозяйстве РСФСР Сибирь в первое время рассматривалась только как «база сырьевого снабжения». В частности,
2 июля 1918 года В. И. Ленин подписал декрет об организации гидрографической экспедиции в моря Северного Ледовитого океана. Этот декрет положил начало планомерному изучению и освоению Северного морского пути, который мог стать безопасным маршрутом доставки сибирского сырья в промышленные центры Советской России, минуя фронты Гражданской войны и районы, оккупированные интервентами. В декабре 1920 года на VIII Всероссийском съезде Советов был принят план электрификации России, включавший и освоение сибирских рек. Совет труда и обороны издал в 1921 году специальное постановление за подписью
В. И. Ленина об организации сбора и переработки на масло кедровых орехов.

В Иркутской губернии органы советской власти уже в течение 1920 года провели полную национализацию промышленности, железнодорожного и водного транспорта, торговых заведений и коммунального хозяйства. Предприятия были разделены на три группы: на государственном снабжении, на «самоснабжении» и переданные в аренду.

Первый пятилетний план, принятый в 1925 году, включал всего 9 предприятий, в том числе рост добычи угля в Черемхово и увеличение производства на Иркутском и Ангарском лесозаводах на 300%. В 1931 году состоялась первая научно-практическая конференция по изучению производительных сил региона. Одной из самых важных стала тема переработки черемховского угля, в том числе в искусственное горючее. Место для строительства комбината между Иркутском и Тельмой, в центре будущего промышленного района, было определено уже тогда, но название Ангарск придумано в 1951 году. Вторым перспективным районом стал Илимский железорудный, для его освоения нужна была железная дорога до Братска и далее на север.

В 1929 г. в Иркутске на базе мелких обозных мастерских началось сооружение машиностроительного завода им. В. В. Куйбышева по производству машин и оборудования для золотодобывающей промышленности. Развивалась добыча угля, слюды и золота; вторым по объему производства металлургическим предприятием стал механический завод областного отдела местной промышленности, выпускавший запасные части для сельхозмашин и мельниц, чугунное литье. В 1930 году начала работать швейная фабрика; легкая промышленность была представлена механической обувной фабрикой, трикотажной и валяльно-войлочными фабриками. В 1932 г. вышло постановление СНК СССР «О строительстве Байкало-Амурской железной дороги», по которому было создано Управление строительства БАМ, развернуты проектно-изыскательские работы и началось строительство. Во время второй пятилетки (1933—1937) основное внимание было направлено на механизацию и электрификацию производства, а также на развитие пищевой промышленности — начали работать мельничный и мясной комбинаты, механизированный хлебозавод, макаронная и чаепрессовочная фабрики.

В 1934 году XVII съезд ВКП(б) принял решение о создании на Урале и в Сибири базовых отраслей индустрии — угольной, металлургической и тяжелого машиностроения. 31 января 1938 года при Комитете обороны СССР создана военно-промышленная комиссия, которая должна была мобилизовать всю промышленность страны на производство новейшего вооружения и средств обеспечения армии. Многие предприятия создавались как дублеры заводов, работавших в европейской части страны.

Показательна история Ангарского металлургического завода (1934—1958 гг.), построенного в Свирске. Завод производил сырье для химического оружия на основе мышьяка, руду возили из Забайкалья по железной дороге, чистый мышьяк отправляли в Нижний Новгород (Дзержинск), а огарки, содержавшие золото и медь, — в город Ревда (Свердловская область). Оборонный завод строили в спешке, с нарушениями всех норм, а в 1958 году бросили без консервации.

За 1928—1941 годы в Иркутской области построено более 40 крупных и средних предприятий, предприятий местной промышленности и промкооперации. Построены авиационный завод (1934) в Иркутске, машиностроительные заводы в Черемхове и Усолье-Сибирском. Запущены слюдяные рудники на берегах рек Витим и Мама. Появились новые мощные шахты и угольные разрезы в Черембассе. Строительство новых предприятий, как и жилищное строительство, создало огромный спрос на строительные материалы — с 1931 по 1939 годы в Иркутске были построены 7 механизированных кирпичных и один шлакобетонный заводов.

Население Иркутска со 108 тысяч в 1926 году выросло до 243 тысяч в 1940 году; 59% населения представляли работники промышленных предприятий. Первый централизованный водопровод начал работать в 1926 году в предместье Свердлово (Свердловский район), в 1941 году заработал водопровод в центре города и предместье Марата. В 1935—1936 годах был построен первый постоянный мост через Ангару.

Валовая продукция крупных промышленных предприятий за годы предвоенных пятилеток выросла в 11 раз, выработка электроэнергии увеличилась в 10 раз. В рамках Ангаро-Енисейского проекта выполнен большой объем научных исследований и проектных работ по комплексному освоению природных ресурсов. В 1937 г. организован БАМ- проектстрой в г. Иркутск, где в 1937—1942 годах были составлены проектные задания и технические проекты по четырем участкам от Тайшета до Советской Гавани (порт Ванино). В 1938 г. началось строительство западного участка, а в 1939 г. — подготовительные работы на восточном участке.
Великая Отечественная война внесла свои коррективы в процессы развития региона, с одной стороны, отодвинув многие начинания и инициативы на более поздние периоды, а с другой стороны, став фактором резкого наращивания промышленных мощностей в регионе за счет эвакуированных предприятий.
В годы Великой Отечественной войны Иркутская область приняла около 10 эвакуированных строительных трестов и 22 крупных промышленных предприятия, в т. ч. Старо-Краматорский и Ново-Краматорский заводы тяжелого машиностроения, Московский авиационный завод. Эвакуация и восстановление производства на новом месте продолжалось до осени 1942 года; за это время на Урал прибыли 830 предприятий, в Сибирь — более 400. В области было налажено производство свыше 50 различных изделий оборонного назначения (самолеты, танки, трактора, станки, приборы и другая высокотехнологичная продукция).
В довоенный период промышленный потенциал региона значительно возрос, можно говорить об индустриальном прорыве Сибири и переходу к развитому машиностроению.
ТРЕТЬЯ ВОЛНА ИНДУСТРИАЛЬНОГО ОСВОЕНИЯ: ЗАМЫСЕЛ И РЕАЛИЗАЦИЯ
Ключевым принципом существования СССР в первые годы его создания была конфронтация с капиталистическим окружением и лозунг «Советская республика в кольце фронтов». Ощущение близости нового военного конфликта не покидало Политбюро и Совет министров СССР и после окончания Второй мировой войны. Чтобы исключить повторение ситуации зимы 1941—1942 года, следовало заранее позаботиться о создании надежного тыла, включающего новые промышленные районы, новые месторождения полезных ископаемых и новые населенные пункты для эвакуации граждан. Оборонная логика определяла логику дальнейшего освоения.

Советское руководство прекрасно осознавало, что для проектирования сложных систем деятельности и разворачивания, как бы мы сегодня сказали, «национальных проектов», необходимо инвестировать серьезные средства и время в интеллектуальную работу, связанную с исследованиями, замысливанием и проектированием будущего результата. Этим занималась и КЕПС, о которой упоминалось выше, этим занимался и Госплан. Кульминационными сборками результатов этой работы являлись конференции и съезды, ряд из которых прошел в Иркутской области.
Первый научно-исследовательский съезд по изучению производительных сил региона прошел в Иркутске в 1931 году и его следствием стали огромные перемены: за 16 лет в области были открыты 8 вузов, 26 техникумов, около 2 тысяч школ. Помимо уже известных месторождений угля, соли, золота и слюды были открыты десятки месторождений огнеупорных и керамических глин, гипса, стекольного песка, сырья для изготовления цемента, мрамора.

Иркутский облисполком в конце июля 1947 года подвел итоги работы за семь лет. Государственная промышленность едва справилась с планом и дала в 1946 году лишь 1,5% роста. Местная топливная промышленность сдерживала рост всех других отраслей. Не выполняли поставленные задачи и предприятия, выпускавшие строительные материалы.
В послевоенные годы в Иркутской области многие колхозы не проводили прополку картофельных полей и не вносили удобрения. Масличные культуры, которые выращивали в области, на месте не перерабатывали, а вывозили сырье в соседние регионы.

Более половины жилого фонда требовало немедленного капитального ремонта. За семь лет было введено 234 новых школы и всего их насчитывалось 1801, но в 1946 году более 6 тысяч детей не посещали занятия. По распределению в школы отправляли по 450 учителей в год, но жить им было зачастую негде.

Безусловно, поворотным моментом в развитии Иркутской области в XX веке стала конференция по изучению производительных сил, на которой были собраны и спроектированы ключевые решения по развитию региона на следующие как минимум 40 лет.
С 4 по 11 августа 1947 года в Иркутске состоялась вторая в истории СССР конференция по изучению производительных сил конкретного региона. Конференция была организована Советом по изучению производительных сил Академии наук СССР (СОПС АН СССР). Инициатива о проведении конференции исходила именно от областных властей, а Совет по изучению производительных сил при АН СССР принял это предложение.

Ключом ко всему будущему развитию представлялось возобновляемая энергия Ангары: река обещала промышленности десятки миллиардов кВт*ч электроэнергии. На базе уже известных месторождений область получала три промышленных направления: основная химия (на базе каменной соли Усолья-Сибирского), черная металлургия (на базе Илимского железорудного района) и строительные материалы. Допускалось создание предприятий по выпуску алюминия, магния, цинка, свинца и их сплавов.

Геологов, подходивших ко всем проблемам с мерилом государственной необходимости (обусловленной задачами обороны), не заботили никакие соображения экологического характера. О месторождениях нефти на Байкале, как и месторождениях молибдена, олова, вольфрама, цинка и свинца в Забайкалье, говорили лишь в одном ключе — насколько выгодно их немедленное освоение и строительство крупных предприятий. Список сырья, которым область должна была снабжать как минимум соседние регионы, выглядел так: слюда, соль, нефрит, железо, уголь, асбест, различные сорта глины.

Горно-геологическая секция начала работу с подготовки плана исследований, охватывающих пять районов, все более удаляющихся от железной дороги: Восточные Саяны, Тунгусский бассейн, Лено-Бодайбинский район, Байкальская и Витимо-Олекминская горные области. Академик Владимир Обручев, которого признавали «первым сибирским геологом», представил секции программную статью с готовыми задачами для Восточно-Сибирского геологического управления, геологических факультетов горного института и университета, а затем и для филиала Академии наук.

Измененная транспортная сеть требовала новые виды топлива и новую энергетическую схему, связанную со строительством ГЭС. Область предупредили: энергоемкие производства будут работать на интересы всей страны, а неэнергоемкие, использующие в основном энергию разных сортов угля, — на нужды области. Иркутская область с ее запасами источников энергии самой природой создана для размещения таких производств, в которых на рубль продукции требуется 3—5 киловатт энергии; только создание энергоемких производств позволит компенсировать малочисленность населения. Наличие энергии, себестоимость которой по предварительным расчетам должна была составить доли копейки за киловатт, оправдывало практически все остальные решения, включая транспортировку сырья за тысячи километров.
Черемховцы за погрузкой угля
Опираясь на новую энергетику, за три пятилетки в области планировали создать предприятия органического синтеза, электрохимической и основной химической промышленности, наладить производство минеральных удобрений, пластмасс и синтетического волокна. Все факторы сошлись в одном месте в нужной пропорции, чтобы можно было рассчитывать на создание предприятий органического синтеза, электрометаллургического производства чугуна, стали и других металлов, лесопромышленности и лесохимии, машиностроения.

Транспортная секция ориентировалась на речной транспорт и три имеющихся в области пароходства — Ангарское, Ленское и Байкало-Селенгинское. Первым же следствием строительства Байкальской ГЭС (получившей в итоге название Иркутской) стала проблема переноса участка железной дороги Иркутск — Слюдянка с затапливаемого участка от Иркутска до Порта Байкал. Байкал рассматривался как главная транспортная артерия: береговая линия озера превышает 2000 км, а судоходство, захватывающее часть Ангары и Селенги, возможно на протяжении семи месяцев. Северную часть области предполагалось осваивать с использованием автотранспорта. Руководству области было предложено изучить передовой опыт организации автотранспорта Колымы.

В лесной отрасли было занято самое большое количество работников, а прибыли она давала меньше всех, да и использовалось в конечных изделиях всего 35—40% кубометра. В химической промышленности лесное сырье практически не использовалось. К концу конференции ее участники пришли к мысли о строительстве нескольких целлюлозно-бумажных комбинатов, что и было выполнено в намеченные именно в 1947 году сроки.

Участники сельскохозяйственной секции призывали областные власти не увлекаться выращиванием зерновых культур — для этого в СССР были более благополучные по климату регионы, а сосредоточиться на мясомолочном скотоводстве. Это было
оправдано: на получение продукции стоимостью 1 млн рублей в растениеводстве области требовалось 400 дней, а в скотоводстве — всего 100.

Академик Л. Шевяков в итоговом выступлении выстроил задачи в четкой последовательности: ГЭС, топливо на основе местных углей (с переходом к открытым работам), транспорт. Параллельно — геологоразведка с применением аэрофотосъемки, машиностроение (шахтное оборудование), лесная промышленность и строительные материалы.

Конференция стала уникальным событием в исторической судьбе региона, заложившим основной импульс развития на вторую половину XX века.
Началась эпоха больших строек. С одной стороны, скорость и масштабы строительства многих объектов были беспрецедентны и поражали воображение. С другой стороны, завышенные издержки и различного рода ошибки также являлись неотъемлемой частью ситуации. Амбициозность замысленного оказалась настолько высока, что существующая система управления была не в состоянии качественно «переварить» все поставленные задачи. Реализация сопровождалась постоянными перекосами в ту или иную сторону. Что-то строилось и вводилось с рекордной скоростью, и ценой за это, как правило, становились грубейшие нарушения технологии, несоразмерные затраты, перенапряжение людей. А что-то, наоборот, затягивалось, выходило за границы нормативных сроков, что так же приводило
к сбоям в общей системе разворачивания всего проекта освоения. Также в ситуации погони за результатом были проигнорированы экологическая и социальная рамки, что через шаг стало причиной возникновения серьезных проблем, в том числе приведя к распаду Советского Союза.
Возведение Иркутской ГЭС началось почти одновременно с возведением Новосибирской ГЭС в 1950 году. Строительство шло очень медленно, пока начальником строительства не стал бывший военный инженер А. Бочкин, способный принимать решения и не боявшийся авторитетов.

Бочкин своей властью менял проектные решения, перекрыл движение по участку железной дороги (на что никак не решалось руководство ВСЖД) и вел себя как полный хозяин территории, возводя не только свой объект, но и целые городские районы.
Бочкин был одним из противников строительства железнодорожной ветки через Иркутскую ГЭС на правый берег. Проекты строительства перехода в разных местах Иркутска рассматривались с конца XIX века и вновь стали актуальными в связи с вопросом о строительстве Иркутского алюминиевого завода — один из вариантов предусматривал его возведение на правом берегу Ангары поблизости от Иркутска. В перспективе это открывало возможность масштабного железнодорожного строительства в направлении поселка Усть-Ордынский и далее на север области, Иркутск мог достичь населения
в 1 млн человек. Даже после того, как в мае 1953 года началось строительство города Шелехов, решением исполкома горсовета 26 сентября 1955 года было утверждено строительство новой станции Иркутск III на правом берегу. В итоге в области не нашлось руководителя, способного подтолкнуть и реализовать этот проект.

В 1951 году прекратилось сборочное производство автомобилей, начавшееся во время войны с авторемонтных мастерских и достигавшее в 1950—1951 годах 9,4 тысячи автомобилей (грузовики ГАЗ-51) и 7,9 тысяч автоприцепов.

С 1945 года продолжалось строительство города Ангарск, который планировался как рабочий поселок при химическом комбинате с населением 60—80 тысяч человек. Однако благодаря немецкому оборудованию, полученному после войны в счет репараций, а также огромному спросу на его продукцию, Ангарск уже в 1958 году стал 114 по населению в СССР — Всесоюзная перепись зафиксировала 134 тысячи жителей. Это произошло вопреки мнению руководства Иркутской области, которое предлагало строить комбинат
в районе станции Батарейная: это позволяло получить дополнительные фонды на жилищное строительство и увеличить население Иркутска.

Военный стиль работы был принят и на других объектах Ангарского каскада ГЭС. Братская ГЭС (1954—1967) дала ток всего через 7 лет после начала строительства. К успешному результату привели повышенное внимание руководства страны (на пуске первых агрегатов присутствовал лично Н. Хрущев), отсутствие ограничений по расходам и пренебрежение условиями труда и быта строителей. Руководитель стройки И. Наймушин и главный инженер проекта
А. Гиндин неоднократно нарушали разработки проектировщиков и шли на рискованные шаги. В ходе строительства Братской ГЭС сформировался не только специализированный трест «БратскГЭСстрой», но и специфическая культура строительства — полная автономия от местных и партийных органов.

Третья по счету Усть-Илимская ГЭС (1963—1980) строилась гораздо дольше, что объяснялось навешиванием на «БратскГЭСстрой» дополнительных задач. Трест стал единым генподрядчиком по комплексному освоению северных территорий Иркутской области и даже зашел в Красноярский край (Богучанская ГЭС). В 1986 году трест ввел более 400 тыс. м² жилой площади; в 1984 году — 14 социальных объектов, в 1987 году — 28. Трест строил микрорайоны, предприятия общепита, больницы, профилактории, банно-прачечные комбинаты и теплично-парниковые хозяйства.

Опираясь на энергетическую базу Ангарского каскада, в Иркутской области одно за другим строили промышленные предприятия и новые населенные пункты. Иркутский алюминиевый завод (начало строительства 1956 год, первая плавка — 1960) стал базой для строительства города Шелехов (статус города областного подчинения в 1962 году) и Иркутского кабельного завода (1969 год). Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат (1966 год) и город Байкальск возводились для «нужд обороны» — ради производства специального авиационного корда.
ЗНАЧИМЫМ ФАКТОРОМ ДЛЯ РАЗВИТИЯ РЕГИОНА СТАЛО СОЗДАНИЕ В ИРКУТСКЕ ФИЛИАЛА АН СССР
Одним из первых документов Академии наук по итогам конференции стало ходатайство о создании иркутского филиала АН СССР. Уральский и Дальневосточный филиалы были созданы в 1932 году, Западно-Сибирский — в 1943 году (ликвидирован в 1959 году). Восточно-Сибирский филиал АН СССР в 1949 году организовали одновременно с Якутским и Сахалинским.

ВСФ АН не выделялся на общем фоне — к середине 1950-х в него входили три НИИ, как и в Якутский. Спустя несколько лет в него вошла Байкальская лимнологическая станция и Бурят-Монгольская группа НИИ в Улан-Удэ. К 1957 году в ВСФ АН СССР насчитывалось 70 кандидатов и докторов наук и около 200 научных и научно-технических сотрудников. ВСФ АН, как и все остальные учреждения такого рода, столкнулся с организационными трудностями и не справился, например, с задачей создания Института химии в Ангарске.

Первые 10 лет работы СО АН СССР прошли в атмосфере подъема: количество ученых выросло до 11 тысяч человек, путь от диплома вуза до докторской диссертации в некоторых дисциплинах составлял всего три года. Однако к концу 1960-х развитие замедлилось: в начале 60-х годов удельный вес нереализованных разработок составлял 25—30%, к концу десятилетия — 35—40%. Результаты анализа, проведенного руководством СО РАН, показали, что 62% не внедренных разработок проходили многочисленные проверки и согласования в министерствах и на производстве. Большинство разработок через 2-3 года утрачивали актуальность, а через 3-4 года нуждались в пересмотре или полной замене. Выяснилось, что у заводов просто нет оборудования и персонала для выпуска продукции новых серий. На одного заводского технолога приходилось по 5-6 конструкторов. Плановая экономика стала тормозить сама себя.

Через 11 лет, в 1958 году, была собрана вторая конференция по развитию производительных сил. Первые годы реализации замысленного дали объемный материал для анализа. На практике начали проверяться и корректироваться многие гипотезы и решения. Полученный опыт требовал осмысления и проработки.
Вторая конференция по развитию производительных сил прошла 18—27 августа 1958 года. Накануне областные власти организовали 11—15 августа региональное совещание на ту же тему. Первый секретарь обкома КПСС С. Щетинин констатировал успехи гидростроителей и отставание других отраслей — лесное хозяйство теряло на вывозе круглого леса более 650 млн рублей в год. Ситуация могла быть лучше, если бы железная дорога вывозила все заготовленное, но железнодорожники не справлялись со своими задачами. Тема производства пластмасс и развития химии на базе переработки лесного сырья, нефти и соли также считалась запущенной.

Не справлялась с поставленными задачами геологоразведка, заводы по производству строительных материалов (выпускали в 3 раза меньше, чем требовалось, кирпича и сборного железобетона), медленно продвигалось проектирование железной дороги Тайшет-Лена. Ни один из заявленных планов не был реализован собственными кадрами — региону постоянно требовался приток рабочих рук, а его тормозило отсутствие жилья и даже перспектив его строительства.

Свежие идеи если и звучали, то в отношении новых технологий. Главный инженер по углю Иркутского совнархоза П. Рязановский предлагал перейти в Черемховском бассейне от шахтного к открытому способу добычи. Препятствием для этого проекта было качество техники: заводы Урала и Украины поставляли мало и с нарушением сроков, а оборудование из Чехословакии не выдерживало сибирского климата. Качество стали, ее морозо- и коррозионная стойкость пред ставляли проблему и для строительства любых других объектов, в первую очередь, нефте- и газопроводов.

Некоторые ученые-химики предлагали вообще прекратить использование черемховских углей как топлива, зарезервировав их для нужд химической промышленности. Азейское и Ново-Метелкинские месторождения предлагали передать для производства химических удобрений. При постоянных жалобах во всех секциях на медленное развитие геологоразведки, несколько месторождений угля разного качества с запасами от 500 до 800 млн тонн никогда не разрабатывались и до сих пор находятся в резерве.

Это произошло вопреки расчетам, которые позволяли сравнивать себестоимость производства энергии на тепловых станциях с самой низкой в стране себестоимостью энергии Иркутской ГЭС. Член-корреспондент АН СССР В. И. Вейц показал преимущества строительства крупных тепловых электростанций мощностью до 2400 МВт, с последующим соединением ЭС всех типов в единую сеть, охватывающую всю Сибирь и с выходом в Европейскую Россию. Самая мощная станция в Иркутской области ТЭЦ-10 имеет электрическую мощность 1100 МВт, а межрегиональные связи с достаточной пропускной способностью до сих пор созданы далеко не везде.

Широко обсуждалось выступление московского инженера А. Григоровича о расширении устья Ангары для увеличения расходов и ускорения процесса заполнения Братского водохранилища. Проект отвергли из-за краткосрочности действия положительного эффекта.
Не был реализован проект производства кормов из водоросли спирогиры (как корма для скота) в потернах и тоннелях Иркутской ГЭС на базе дешевого электричества и свободных площадей. Многообещающие месторождения «нетрадиционного глиноземного сырья» в Бурятии были открыты в 1950-е годы, но не используются и по сей день. До сих пор не решена задача газификации, поставленная в 1958 году.

Несмотря на участие в работе конференции 2,8 тысяч человек, никаких прорывных решений она не приняла. Предложения и проекты московских ученых все чаще наталкивались на возражения строителей и руководителей, получивших практический опыт на строительстве Иркутской и Братской ГЭС. ВСФ АН за 11 лет развернул множество исследовательских программ, однако результаты не удовлетворяли ни ученых, ни практиков. Заявления об открытии месторождений, пригодных для производства алюминия, титана, вольфрама и других металлов, все чаще не оправдывались. Заявленные учеными «огромные месторождения железных руд, общие запасы которых исчисляются в 15 миллиардов тонн», на Байкале никогда не осваивались.

Заключительный доклад председателя Совета по изучению производительных сил АН СССР академика В. Немчинова предполагал не реализованное в итоге строительство металлургических заводов в Иркутске и Тайшете, ГЭС в Читинской области, параллельной Транссибу железной дороги Абалаково (Красноярский край) — Нижнеангарск (Бурятия) и многих других линий, включая ветку на Бодайбо.

Темпы и масштабы строительства и ввода предприятий были бы невозможны без тщательно выстроенной системы обеспечения кадрами. Во второй половине XX века население Иркутской области выросло более чем на 1,5 млн человек, более чем в два раза. Государство обеспечило привлекательные материальные условия, мотивирующие молодежь со всей страны переезжать жить и работать в Сибирь. Так называемый «длинный рубль» и романтика освоения срывали с насиженных мест людей из разных регионов центральной России. Система вузовского распределения также вносила свой вклад в рост численности населения и обеспечения кадрами проекта освоения территории.

Но отдельной печальной вехой являлся принудительный труд и так называемый спецконтингент. Об этом не было принято говорить с публичных трибун, но существенный процент трудовых ресурсов обеспечивался за счет мощной системы спецучреждений (колоний и тюрем), специально организованных при основных площадках строительства и освоения. Это в свою очередь наложило тяжелый отпечаток на культуру и быт сибирских городов, в том числе сыграв свою роль впоследствии — после распада Советского Союза и расцвета бандитизма.
В августе 1947 г. под эгидой Всесоюзной Академии наук в Иркутске состоялась известная научная конференция по изучению производительных сил Иркутской области, которая признала ведущую роль региона в дальнейшем индустриальном развитии СССР. Однако в решениях научного форума по понятным причинам не была озвучена проблема формирования трудовых ресурсов для решения столь масштабных экономических задач в условиях слабого заселения Приангарья, так как основную роль в этом процессе должны были сыграть «спецконтингенты» МВД СССР (заключенные, военнопленные, спецпоселенцы и др.). Не случайно с конца 1940-х годов на территории Иркутской области была развернута широкая сеть исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ), осуществлявших возведение крупнейших объектов народного хозяйства в регионе.

О существенной роли принудительного труда в выполнении плана четвертой пятилетки сообщалось на страницах официальной документации мест заключения. Как указывалось в протоколе первой партконференции Ангарского ИТЛ (25—26 мая 1948 г.), «предприятия МВД занимают большое место в плане послевоенной пятилетки восстановления и развития народного хозяйства и со своими задачами справляются успешно». Но за фасадом «успешной работы» многочисленных «предприятий МВД» скрывалось громадное число жертв и миллионы искалеченных судеб ни в чем не повинных людей. Только в Иркутской области через горнило мест заключений прошли сотни тысяч заключенных, многие из которых, не выдержав суровых климатических условий, нечеловеческого обращения со стороны охраны, тяжелого физического труда, навечно остались в Иркутской земле.

Например, в 1940—1950-е гг. принудительный труд применялся на строительстве и обслуживании многих промышленных объектов Иркутской области. Заключенные Китойского ИТЛ (1947—1961), численность которых достигала 58 768 человек (на 01.01.1952 г.), возводили нефтехимический завод и другие предприятия г. Ангарска, осуществляли жилищное строительство. На работах треста Лензолото были задействованы узники Бодайбинского ИТЛ (1947—1954), в котором, по имеющимся данным, максимально содержалось 8 304 человека (на 01.12.1948 г.). Строительство завода горного оборудования в г. Усолье-Сибирское осуществляли заключенные Усольского ИТЛ (1949—1953), количество которых доходило до 2 681 человека (на 01.12.1947 г.).

Таким образом, с конца 1940-х по начало 1960-х гг. заключенные Исправительно-трудовых лагерей принимали непосредственное участие в освоении и промышленном развитии Иркутской области. Именно невольники Ангарлага, Китойлага, Озерлага, Услага, Тайшетлага и других мест заключения стали первостроителями многих промышленных объектов региона. Однако вклад «спецконтингентов» в развитие экономики Иркутской области долгое время не афишировался, наоборот, акцент в промышленном освоении края делался на решающую роль участников «комсомольско-молодежных строек», хотя в отличие от вольнонаемных рабочих лагерники выполняли наиболее трудоемкую, неквалифицированную работу при минимальных затратах на жилищное обеспечение, оплату труда и социально-бытовое обслуживание.
Строительство в 60-х и 70-х годах наращивало масштаб, заложенный в решениях 1958 и 1974 годов. К началу 80-х годов разворачивание промышленной экспансии на территории области практически прекратилось. С одной стороны, были исчерпаны ресурсы экстенсивного развития, а с другой стороны, стали рельефно проявляться диспропорции, заложенные в исходных замыслах. Социальная неустроенность и тяжелые условия труда уже в 70-х запустили процессы оттока населения. Задор комсомольских строек стал сменяться раздражением и недовольством.
Братский алюминиевый завод (начало строительства в 1961 году, первый алюминий в 1966 году) был построен еще в темпах военного времени: за рекордно короткие сроки и даже при соблюдении сроков поставки оборудования. Высокий спрос на алюминий привел к тому, что корпуса второй и следующих очередей вводились за 6 месяцев вместо нормативных 36. Братский лесопромышленный комплекс (первая очередь 1958—1965 гг.) был построен с откровенными нарушениями технологии и долгое время не мог обеспечить достойное качество продукции. Но даже возведенные мощности не были обеспечены сырьем на протяжении 20 лет. Тем не менее, в СССР с 1974 года именно БЛПК выпускал 10% целлюлозы, 70% корда, 8% картона для тары, более 26% древесноволокнистых плит для строительства.

Новую жизнь в Ангарский нефтехимический комбинат вдохнуло строительство в 1956—1960 годах нефтепровода Омск-Ангарск. До этого момента комбинат производил всего 5 видов продукции на привозном сырье, к 1985 году ассортимент вырос до 255 видов. Просьбы Иркутского обкома КПСС по строительству продолжения нефтепровода до Иркутска и далее на восток страны остались неудовлетворенными.

Параллельно с переработкой увеличивалась энергетическая база (ТЭЦ-1, самая большая в Иркутской области по тепловой мощности ТЭЦ-9 и самая большая по электрической мощности ТЭЦ-10) и параллельные производства — выпуск кормовых белков на основе парафинов нефти. На военную мощь страны работал и Ангарский электролизно-химический комбинат, который занимался обогащением урана. Нужды строительства АНХК, АЭХК и других предприятий области обеспечивал Ангарский цементно-горный комбинат. Все производства так или иначе были связаны с обороноспособностью страны. Почти все произведенное ими являлось полуфабрикатами, не имеющими рынка сбыта за пределами СССР.

«Большую химию» Ангарска дополняли химические заводы и комбинаты УсольяСибирского: объединение «Химпром» (ввод в эксплуатацию первых установок — 1961 год), химико-фармацевтический комбинат (начало строительства — 1966 год, первая продукция — 1970 год), фанерно-спичечный комбинат. В Зиминском районе на базе местного месторождения соли и этилена из Ангарска построен химический комбинат «Саянскхимпром» и город Саянск (начало строительства 1970 год, статус города — 1985). Саянск вырос с 10 до 40 тысяч жителей, из которых более 5 тысяч человек работали на одном предприятии, всего за 10 лет.
Несколько районов области развивались исключительно за счет добычи сырья при минимальном обогащении. Так происходило в угольных районах (Черемховском и Тулунском) и железорудном Нижнеилимском. Тайшетский район долгое время был зоной заготовки леса, а с 1974 года стал транспортным узлом: из Тайшета стартовало строительство западного участка Байкало-Амурской магистрали (1974—1984 гг). Усть-Илимский район рассматривался и как сырьевая база, и как центр переработки леса — здесь строили Усть-Илимский ЛПК и необходимую по технологическому циклу ТЭЦ. УИЛПК строился при участии стран Совета экономической взаимопомощи, поэтому его оснастили лучше, чем БЛПК, — к концу 1980-х годов комбинат выпускал до 250 тысяч тонн беленой целлюлозы.

Иркутск оставался крупным промышленным центром за счет модернизации Иркутского авиационного завода и завода тяжелого машиностроения, строительства Ново-Иркутской ТЭЦ, радиозавода, завода «Эталон», предприятий пищевой и легкой промышленности. Благодаря формированию Иркутского научного центра СО РАН и расширению уже имевшихся с 1930-х вузов, город сохранял свое значение как крупного регионального научного и образовательного центра.

Нельзя не упомянуть о самом крупном проекте заката Советского Союза — Байкало-Амурской магистрали — стройке века, на самом деле оказавшейся долгостроем века.

Уже в начале ХХ века проектировщики рассматривали возможность строительства в Сибири и на Дальнем Востоке второй железнодорожной линии, параллельной Транссибу. Соединяясь
с первой трассой водными путями (Обь, Енисей, Ангара) и железнодорожными ветками (с юга на север, например, Решеты — Карабула в Красноярском крае и Тайшет — Братск — Усть-Илимск в Иркутской области) такая дорога создавала бы прочную и разветвленную транспортную инфраструктуру, пригодную для снабжения большинства населенных пунктов и вывоза добытого в Сибири сырья. Один из вариантов, датированный 1928 годом, предусматривал строительство по маршруту Мурманск — Котлас — Обь — Сургут — Енисейск — Татарский пролив.

Участок Тайшет — Братск — Северная оконечность Байкала — Тындинский — Усть-Ниман — Комсомольск-на-Амуре — Советская Гавань получил название Байкало-Амурская магистраль. Разведка местности под трассу продолжалась с 1926 по 1937 год, затем силами заключенных был построен участок дороги, но его пришлось демонтировать в 1942 году для строительства прифронтовых рокадных дорог.
После того, как большинство ГЭС в Сибири были построены без шлюзов, пригодных для перевалки речного транспорта, значение железной дороги выросло еще больше. Изыскательские работы на трассе заняли еще семь лет (1967—1974), а в апреле 1974 года БАМ был объявлен ударной комсомольской стройкой. Общая протяженность на участке от Усть-Кута до Советской гавани составляла 4300 км, что на 500 км короче Транссиба, однако строительство велось в необжитых местах и по разным технологиям. На западном участке БАМа были высажены девять десантов, которые строили поселки
и размечали будущую трассу; восточный участок строили военные железнодорожники министерства обороны СССР.

Отличия в подходах сказались сразу: западный участок в районе Северобайкальска был построен на год раньше срока и с экономией в 35 млн рублей, восточный участок продвигался по старым методикам — постепенно, от станции к станции. Все участники стройки отмечали, что в отличие от строительства ГЭС или крупных промышленных комплексов (Братского или Усть-Илимского), БАМ изначально не предусматривал долгосрочное проживание людей. Не выделялись средства на строительство школ и больниц, благоустройство поселков и даже городов. Многие начальники участков строительства и трестов шли на нарушения и строили необходимое для нормального проживания на сэкономленные средства.
Считается, что именно на БАМе произошел окончательный отказ от традиционного для Сибири стиля «волевого управления»: инициативные руководители не получали повышения, их постепенно заменили осторожные, пусть и не принимавшие непосредственного участия в работе кабинетные начальники. Окончательно новый стиль воцарился в 1983—1984 годах, что привело к значительному затягиванию сроков строительства и снижению качества.

Суммарно БАМ оценивают в 17—19 млрд рублей, что считается рекордным вложением СССР в один инфраструктурный проект. Формально оба участка магистрали соединились 1 октября 1984 года, когда было уложено «золотое звено»; фактически Северо-Муйский тоннель был сдан в эксплуатацию только в 2003 году, а пропускная способность БАМа до сих пор не соответствует проектному замыслу. Железная дорога электрифицирована не на всем протяжении, что делает ее убыточной. Тем не менее, в проект продолжают вкладывать средства, строить ответвления и ЛЭП. Существует проект продолжения БАМа по линии Усть-Илимск — Кодинск — Карабула — Енисейск и далее в Западную Сибирь; продолжается строительство Амуро-Якутской дороги в направлении Якутска.
Уникальным мероприятием, продолжающим серию конференций по развитию производительных сил (другими словами, конференций, проектирующих процессы освоения Прибайкалья), стала Байкальская экспертиза, проведенная в 1988 году. Организацию содержательной работы обеспечила группа представителей системомыследеятельностной методологии Георгия Петровича Щедровицкого — движения интеллектуалов, использующих инновационные методы организации интеллектуальной работы, разработанные в Советском Союзе и существенно опережающие аналогичные разработки в других странах мира. На переломе эпох, в ситуации, когда уже в полной мере проявились «дефекты» проектирования предыдущего этапа, в первую очередь социальные и экологические, в течение 17 дней более 300 человек — руководителей, ученных, общественных деятелей и специалистов различных сфер из Иркутской области и Бурятии, — обсуждали результаты реализации проектов освоения второй половины XX века, а также наиболее острые проблемы, сформировавшиеся к тому времени.

Участники во многом проблематизировали предыдущий ПРОЕКТ, выявили дефициты и недостатки предыдущего шага, нащупали возможные действия стратегического характера, направленные на изменение ситуации. Но последующая, буквально следом, катастрофа в виде распада Советского Союза обнулила все планы и инициативы, мы погрузились в хаос 90-х годов и забыли, что можно вершить великие дела, проектировать на десятилетия вперед, добиваться небывалых по мировым меркам результатов. Страна переживала мучительную трансформацию с одновременными беспрецедентными потерями: экономическими, социальными, человеческими…
Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат
Первая международная общественная экологическая экспертиза «Байкал» начала работать 15 октября 1988 г. и продолжалась 17 дней. Автором идеи проведения общественной экспертизы экологической ситуации, сложившейся вокруг озера Байкал, автором проекта первой в СССР подобного рода процедуры и ее руководителем стал московский методолог Попов Сергей Валентинович (ныне — Президент Международной Методологической Ассоциации — ММАСС, профессор Высшей школы экономики (ГУ ВШЭ)). Команда методологов и игропрактиков работала под началом Петра Георгиевича Щедровицкого. Организация экспертизы была поддержана Иркутским и Бурятским обкомами КПСС, Иркутским облисполкомом и Советом Министров Бурятской АССР, Сибирским отделением АН СССР при участии союзных организаций и ведомств. Организационное сопровождение и сборку материалов обеспечивали М. Г. Меерович, В. С. Сбитнев, Ю. М. Березкин и другие.

Социально-экологическая экспертиза состояла из двух фаз. Первая фаза проводилась в форме организационно-деятельностной игры (ОДИ) «Анализ перспектив хозяйственной деятельности и разработка подходов к изменению экологической ситуации в регионе оз. Байкал», в которой участвовало до 300 человек из шести республик СССР и трех зарубежных стран. Игра позволила провести анализ ситуации и выйти на проекты возможных решений. По ходу игры были произведены две экспертные оценки — экологической обстановки на Байкале и существующих сфер деятельности, а также их инерционности и сценариев возможных изменений. Содержательная работа проводилась в экспертных комиссиях по следующим направлениям: БЦБК и принятые решения; БАМ и большие программы; национальный парк и охрана природы; деградация земель и переорганизации сельского хозяйства; анализ информационных структур. Это позволило перейти от рассмотрения конкретных ситуаций к последовательному выделению процессов и тенденций, происходящих в регионе, и возможностей их дальнейшего развертывания.

Вторая фаза игры прошла в форме слушаний так называемого «Экологического суда», созданного хотя и в рамках экспертизы, но, тем не менее, в полном виде и впервые в СССР. «Суд» рассмотрел пять дел: о БЦБК, о БАМе, о землепользовании, о национальных парках и охране природы, о дезинформации. По итогам был сделан вывод о том, что в рамках существовавшей тогда советской системы хозяйствования и партийного управления экологическая проблема Байкала решения не имеет.

Итогом работы стал «Заключительный акт экспертизы», который обозначал стратегическое направление деятельности для «принятия разумных и обоснованных решений, отвечающих интересам региона».
ДОГОНЯЮЩАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ:
ИТОГИ И ПОСЛЕДСТВИЯ
Строительство Ангарского моста
Если первый, дореволюционный этап индустриального освоения разворачивался в логике взаимодействия государства и предпринимателя, то, как мы видим, с приходом Советской власти предпринимательские функции полностью сконцентрировались в руках государства. Государство стало главным актором развития, определяющим его логику и темп. С одной стороны, это позволило сконцентрировать беспрецедентные ресурсы и проинвестировать их в развитие Приангарья, добившись масштабных результатов. С другой стороны, государство — это актор, который хорошо видит «большое» с расстояния своего масштаба, но плохо видит детали на местах, допуская немало ошибок, сыгравших впоследствии печальную роль.

Другим немаловажным фактором, определяющим логику освоения, являлась административная централизация. В отношениях «регион — центр» управленческая воля была сконцентрирована в Москве. Несмотря на участие региональных руководителей и специалистов в проектировании замысла большого ПРОЕКТА, ключевые управленческие решения принимались в Москве.

Например, на рубеже 1960—1970-х гг. при формировании плана девятой пятилетки началась подготовка к освоению нефтегазовых месторождений Западной Сибири, что привело к радикальному изменению структуры топливно-энергетического баланса в пользу нефти и газа. Иркутская область в этой концепции ушла на второй план, объем внимания и ресурсов от центра резко сместился в пользу Западной Сибири. Еще одна попытка вернуться к комплексному освоению природных ресурсов области была предпринята 13 октября 1983 г. в письме Иркутского обкома КПСС на имя председателя Госплана СССР Н. К. Байбакова. Обком предлагал вернуться к вопросам о строительстве на территории области в 1986—1990 гг. Усть-Илимского алюминиевого завода, Тайшетского электрометаллургического завода, железнодорожных линий УстьКут — Киренск — Непа и Усть-Илимск — Нерюнда. В итоге был получен отказ со ссылкой на отсутствие средств на новое строительство.

Руководство области постоянно сталкивалось с недовольством населения качеством одежды и обуви, дефицитом продуктов питания, низкой обеспеченностью жильем и любыми товарами народного потребления. «Временные» решения, принятые в период экстенсивного развития области, продолжают сказываться и в XXI веке: до сих пор не построен автомобильный и железнодорожный мост в Братске; значительную часть жилого фонда составляет временное жилье, не ликвидирован накопленный экологический ущерб.

Сельское хозяйство Иркутской области в последние десятилетия советской власти хотя и выросло до максимальных размеров, все-таки оставалось второстепенным явлением на фоне промышленности. Растущие города создавали огромный спрос на любую продукцию, но
в то же время работали как «демографический насос», вытягивающий из сельской местности значительную часть молодежи. Население области с конца 1940 до 1985 года увеличилось в 2,5-2,7 раза (до 2,7 млн человек), но на 81% это было городское население. Значительная часть этого населения была сибиряками в первом поколении, приехавшими на различные стройки «в погоне за длинным рублем», жильем и другими благами. Как только завершились крупные проекты и связанные с ними бонусы, сократился и миграционный приток, который тут же обернулся оттоком.

В заключение можно сказать, что индустриализация в Сибири носила догоняющий характер, преследовала оборонные цели и цели первичного освоения природных ресурсов. Эпоха индустриализации породила небывалые изменения в социальной организации, культуре и быте сибиряков, вытащив регион на фронтир мирового развития. Но за это была заплачена высокая цена в виде социальных и экологических проблем, разрушенных традиции местного самоуправления, потери накопленной в XVIII—XIX веках субъектности. Все это вылилось в сегодняшние риски опустынивания территорий. Потерю «сливок» человеческого капитала, потенциальную деградацию.

Наполненная оружием и запасами кладовка на заднем дворе вряд ли будет хорошим местом для жизни. Сегодня мы стоим перед вопросом обустройства этой кладовки и превращения ее
в уютную светлицу. Если, конечно, страна осознает, что Сибирь и, в частности, Байкальский регион должны быть полноценными территориями и субъектами национального развития.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
400 лет освоения Сибири и Байкальского региона открывают перед нами уникальную историческую картину, демонстрирующую поразительный масштаб деятельности наших соотечественников, включая высокий уровень эффективности и конкуренто- способности, позволивший заселить и освоить такую гигантскую территорию.

Все этапы пройденного пути прошиты особой логикой взаимодействия духа авантюризма и предпринимательства с фундаментом государственной машины, обеспечивающей ключевые «коридоры» и условия для движения вперед. Очевидно, что правильно построенное разделение труда между государством и тем, кто идет вперед, открывая «новые земли», является принципиальным условием успеха в этом сложном и рисковом деле. Какое конкретно разделение труда? Оставим вопрос открытым. Ограничимся метафорой: государство должно обеспечить условия и «коридоры», по которым потечет предпринимательская энергия.

Почему «новые земли» в кавычках? Потому что сегодня, после эпохи географических открытий, новые земли — скорее метафора, отражающая движение людей на фронтире: исследовательском, инженерном, предпринимательском — людей, открывающих новые миры, но уже не только в физическом пространстве, но, например, пространстве экономическом или пространстве знаний.

Является ли история нашего региона поводом для новых поколений, чтобы на эти фронтиры вернуться?

При этом необходимо отметить, что относительно мировых процессов, особенно технологического развития и складывания новых технологических платформ, Сибирь во многом была и пока остается сугубо отстающим, иногда догоняющим регионом. И инициатором этого развития, как правило, является центральная власть. Вопросы развития региона невозможно ставить вне контекста повестки всей страны и без обеспечения центром необходимого уровня институциональных, инфраструктурных и интеллектуальных инвестиций. Сам по себе регион вряд ли может являться самостоятельным Субъектом мировых процессов и адекватно отвечать на вызовы современности. Но и с другой стороны, как показывает историческая практика, центр не всегда в состоянии учитывать тонкости региональных ситуаций и возможных перспектив развития. И наличие на местах сильных коллективных субъектов, способных совместно с центром формировать и реализовывать стратегическую повестку, значимо повышает качество управления и стратегической эффективности. Как показывают исторические примеры, тот же Михаил Сперанский, являвшийся представителем воли центра, во многом сформировал проект новой системы управления Сибирью,
в том числе, на основе практик самоорганизации, наработанных иркутским купечеством в делах управления Иркутском.

Возможно, сегодня приходит время, когда региону необходимо становиться не просто технической площадкой реализации замысленных центром проектов развития, но и полноценным партнером в этой работе.

Здесь не менее важна роль интеллектуальных инвестиций, продемонстрированная на историческом материале. Например, исследования и промысливание ПРОЕКТА 1947 года началось за 30 лет до его сборки, с началом основания КЕПСа. Да и в более ранние эпохи предприниматели проводили большую работу по подготовке к своим экспедициям и иным проектам. И сам русский язык нам намекает, что без Мысли «про-мысловика» или «про-мышленника» не бывает. Это всегда человек с Мышлением, поскольку только промыслив и качественно спроектировав будущее предприятие (читай и как глагол, и как существительное) можно добиться необходимого результата.

Интересна и еще одна особенность. В каждой эпохе с начала освоения были свои вызовы и свои ПРОЕКТЫ как ответы на эти вызовы. Знаменитый английский историк Арнольд Тойнби говорил о том, что именно вызов и сформированный на него ответ являются приводными механизмами развития цивилизации.

В XVII—XVIII веках ответом стал ПРОЕКТ присоединения новых земель. В XVIII—XIX веках — ПРОЕКТ межконтинентальной торговли и лучший в Сибири европейский город — Иркутск. В XIX—XX веках — ПРОЕКТ индустриализации. Во многом проекты символически и не только совпадают с эпохами становления соответствующих мировых технологических платформ. И на всех этапах они зачерпывали энергию всей страны, привлекая население и особенно молодежь. Исторический вызов вел миллионы людей, определяя их жизненный выбор.

Сегодня мы живем посреди результатов этих свершений, со всеми их плюсами и минусами. И нам же делать следующий шаг. Или не делать?

Каким может быть этот шаг? Страна и регион могут сказать себе, что на Байкале должен появиться новый ПРОЕКТ, новая «стройка века», куда захотят поехать люди со всего мира. Но не стройка в смысле строительства зданий или заводов, точнее, не только строительства зданий или заводов, а стройка в смысле строительства новой жизни, вступающей в новый технологический уклад. Должна быть построена «новая реальность» с новыми экологическими технологиями, внедренными на нашей «чувствительной» природной территории, университетами нового типа, искусственным интеллектом, блокчейном и новыми формами организации на его основе, биотехнологиями и высоко классным инжинирингом, уникальными историческими кварталами и ультрасовременными городскими технологическими решениями. Россия должна продемонстрировать миру способность создавать принципиально новые форматы жизни.

И, наверное, уже пора отказаться от слова «освоение». Нужно перестать регион осваивать, нужно начать в нем жить.

А призыв #Живи_на_Байкале может оказаться не только идеологическим лозунгом, но и реальным основанием для места, где захочется жить миллионам людей.

Звучит несбыточно в современных реалиях? И даже может показаться пустыми декларациями? Однако много чего несбыточного в нашей истории случалось.
ПОВТОРИМСЯ:
«Сила человеческого духа заключается в способности с интересом и оптимизмом смотреть в непредсказуемое будущее».
Бернард Беккет
БЛАГОДАРНОСТИ
Выражаем искреннюю благодарность партнерам проекта: Иркутскому региональному отделению Российского военно-исторического общества, Иркутскому государственному университету, Байкальскому государственному университету, Иркутской областной государственной универсальной научной библиотеке им. И. И. Молчанова-Сибирского, Государственному архиву новейшей истории Иркутской области, Общественно-политической газете «Областная», Иркутскому обозрению «Глагол», а также членам и друзьям клуба «Байкальские стратегии» за участие в подготовке доклада.
Подготовка и оформление доклада:
Ищенко Р. В. — Соучредитель и член Совета ОО «Интеллектуальный деловой клуб "Байкальские стратегии"», Председатель ИРО ООО «Деловая Россия»

Южаков А. В. — Председатель Иркутского отделения Российского военноисторического общества

Ануфриев А. В. — Историк

Петров А. В. — Кандидат политических наук, доцент, исследователь

Скращук В. В. — Журналист, автор работ по истории иркутского самиздата

Люстрицкий Д. Г. — Журналист

Важенина А. С. — Журналист

Бородин А. Б. — Исполнительный директор ОО «Интеллектуальный деловой клуб "Байкальские стратегии"»

Колочегова А. В. — Дизайнер-оформитель
Скачать ДОКЛАД можно здесь