ПУБЛИКАЦИЯ НЕДЕЛИ

В отличие от большинства коллег по историческому цеху, которые сводили задачу историков к сбору фактического материала, оставляя за экономистами задачу его анализа, Н.А. Рожков фактически одним из первых отказался от иллюстративного метода использования статистического материала, попытался соединить в одном лице того, кто производит данные, и того, кто анализирует их. Новые для исторической науки методологические приемы были впервые реализованы им в работе «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке» (М., 1899), которая легла в основу его маги­стерской диссертации, в ходе обработки такого сложного источника исторической статистики как писцовые книги.

Прошедшие годы, наполненные событиями первой русской революции, не охладили интереса Рожкова к указанным методам исследования, напротив – укрепили его уверенность в том, что историко-экономические исследования практически немыслимы без применения статистического метода. В своей новой работе 1915 года «К истории народного хозяйства в Сибири…» Н.А. Рожков наглядно демонстрирует сколь значимо для познания социально-экономических процессов, имевших место в прошлом Сибири, обращение к сохранившейся в волостных архивах делопроизводственной документации как источнику исторической статистической информации.

С опорой исключительно на материалы волостного делопроизводства историк воссоздает в статье статистику, характе­ризующую территорию Макаровской волости Киренского уезда и ее население с 1768 по 1871 год, строит исторические статистические ряды: цен на деньги, землю, продукцию сельского хозяйства, рыболовства и охоты, рабочую силу; количественных показателей продукции земледелия, скотоводства, звероловства и ремесла. Реконструирует статистику торговли, доходов и расходов населения, стремясь собрать воедино целый ряд показателей экономической активности местного населения и ее эволюции, объединяющим понятием для которых позднее станет конъюнктура.

Интуиция исследователя подсказывает ему, что создаваемая им история – это история движения, история изменчивости, история сдвигов в структуре экономики, наконец, история кризиса («регресса», «упадка»). Можно, конечно, определить характерные особенности хозяйства в различные исторические периоды, однако важнее понять причины изменений, происходящих в экономике во временной динамике. Стоит только «наложить» полученные статистические ряды друг на друга, как «высветятся» переломные точки в хозяйственном развитии исследуемого региона, отчетливее станут видны тенденции, получат ответ многие возникшие по ходу исследования вопросы.

Н.А. Рожков отмечает два таких переломных момента в экономической истории Макаровской волости. Первый пришелся на самый конец XVIII в. и первое десятилетие века XIX: сравнительный анализ временных статистических рядов зафиксировал нарастание кризисных явлений в экономике региона, которые историк объяснил «провалами рынка», примитивным способом организации торговых отношений. В 40-х гг. XIX в. бесстрастная статистика фиксирует наступление нового кризиса, причину которого исследователь усмотрел в специфике сибирского государственного крепостничества, порождавшего вредную опеку и тем сдерживавшего развитие прогрессивных капиталистических отношений, уже готовых «вселиться в самые недра деревни».

Можно оспаривать справедливость выводов, к которым приходит в конце своего «историко-статистического» исследования автор, предъявлять претензии к его конкретным расчетам, однако, даже на невысоком уровне как исторических, так экономических, обобщений, попытка предложить метод, способный расширить понимание исторической эволюции хозяйственных процессов, должна быть признана значительным достижением отечественной экономической историографии начала века. Как и то, что метод использования количественных показателей, сопровождающийся статистическим анализом устремленных в прошлое динамических рядов, был использован для местного, локального понимания явлений хозяйственной жизни.


Д.Я. Майдачевский

Дискуссия, развернувшаяся после доклада В.С. Войтинского, познакомившего на исходе ноября 1916 г. членов президиума бюро труда при Иркутском комитете союза городов с результатами обследования рабочего рынка города, практически не коснулась ключевых вопросов, поднятых исследованием. Острие критики областнически настроенных оппонентов и, прежде всего, члена исполнительного бюро местного комитета союза городов, любителя местной истории и статистика Ивана Иннокентьевича Серебренникова, было направлено против прозвучавшего в докладе вывода о перемещении центра тяжести в хозяйственном развитии Иркутска, в превращении его в преимущественно потребительный, а не производительный центр.

Остроту развернувшейся полемике придала начавшаяся публикация на страницах газеты «Сибирь» серии статей В.С. Войтинского, объединенных общим названием «Экономические очерки» и доводивших этот вывод до сведения куда более широкой аудитории, нежели та, на которую было рассчитано издание книги, содержащей результаты специального исследования. В увидевших свет, соответственно 17 и 30 ноября, первых двух очерках – «Две половины рабочего рынка Иркутска» и «Хозяйственная жизнь Иркутска 19 лет тому назад и теперь» – исследователь попытался взглянуть на вектор хозяйственной эволюции города сквозь призму меняющейся структуры занятости его рабочего населения. Сопоставив результаты осуществленного в 1916 г. бюро труда обследования рабочего рынка с материалами переписи 1897 г., автор заключил: «Иркутск растет и развивается не как промышленный, а как торговый и административно-транспортный центр. В силу ряда условий здесь сложился значительный и непрерывно увеличивающийся центр потребления. Отсюда – развитие местной торговли. Промышленность же в Иркутске является, по-видимому, не фактором, не движущей силой развития города, а результатом его развития».

Именно этот вывод вызвал гневную отповедь И.И. Серебренникова не только в ходе обсуждения доклада, но и на газетных страницах. Газета «Сибирь» опубликовала развернутый отклик на статьи Войтинского, в котором он усматривает причину заблуждений последнего в «небрежном отношении» к статистическому материалу и злоупотреблении «приблизительными», «округленными» величинами. Касаясь в своем ответе последнего замечания, В.С. Войтинский вынужден напоминать критику азы экономической и статистической методологии: «Прав И. Серебренников, говоря о недопустимости в статистике всяких "предположим" и "прикинем". Но не прав, думая, что приблизительные подсчеты вообще никогда не допустимы. Они недопустимы в статистике, где все подсчеты должны оставаться скованны строгими правилами арифметики. Но статистика дает нам лишь материал, лишь некоторые вехи для дальнейшей логической работы. И при работе над статистическими данными мы должны помнить, что точные цифры статистики часто весьма приблизительны в действительности, ибо приблизительны те первичные данные, на которых они построены. Одно из методических правил работы над цифрами – не претендовать на то, чтобы выводы были более точны, чем лежащий в основании их первичный материал».

Искусно обыграв фразу из статьи оппонента – «мы, иркутские обыватели, – привыкли обычно думать», – Войтинский указал на истинную причину появления высказанных тем возражений. А именно – нежелание признать и принять изменения, происходящие в хозяйственной жизни города, живучесть сложившихся обывательских представлений об экономической эволюции, согласно которым существует единый поступательный процесс, вершиной и конечным результатом которого является превращение города в индустриальный центр. Помощь в избавлении от подобных стереотипов – одна из причин, побудивших его познакомить широкий круг читателей с результатами обследования с помощью своих «экономических очерков».

Свой следующий очерк Войтинский посвятил почти исключительно классификации предприятий, обнаруженных обследованием в иркутской промышленности, чтобы уже с ее помощью, на основании положенных в ее основание критериев, сделать более очевидным, понятным и аргументированным свой вывод. Выделенные в соответствии с этим критерием 10 групп и 40 подгрупп промышленных предприятий города были проанализированы им под углом зрения того, на какой круг потребителей они работают. И результаты этого анализа недвусмысленно показывали, что львиная доля «трудовой энергии» иркутской промышленности поглощалось потребностями местного городского рынка. Такой «самодовлеющий» характер иркутской промышленности лишь укреплял уверенность В.С. Войтинского в том, что Иркутск является потребительным, а не промышленным центром.

«Каждый город, – писал он, – находится в состоянии обмена с другими городами и деревней. В город ввозятся продукты сельского хозяйства. В город доставляют товары, изготовленные в других городах. И город потребляет все доставляемое в него. Но за каждый куль хлеба, за каждый короб угля, за каждый аршин ткани нужно платить… Промышленный город расплачивается с внешними рынками ценностью товаров, создаваемых на его фабриках и заводах и вывозимых из города. Торговый город расплачивается теми барышами, которые остаются у него в результате его посреднических операций, барышами, вытекающими из разности цен. Чем расплачивается Иркутск? …Ответ возможет только один. Иркутск представляет собой скопление потребителей, за которыми обеспечено известное количество продуктов суммой получаемого ими месячного дохода. В этом – основание складывающегося в пользу города баланса товарообмена. В этом же основная ось экономической жизни города. Центр тяжести хозяйственной жизни Иркутска не в его фабриках и ремесленных мастерских, а в его бесчисленных канцеляриях, управлениях, военных частях и железнодорожных службах. Через них притекают в город деньги, обеспечивающие за ним роль крупного потребительного центра… Мы не желали бы втискивать в узкую словесную формулу сложную, противоречивую действительность. Мы помним, что каждое словесное определение передает лишь господствующую тенденцию, а не самую действительность в ее многообразии. Но со всеми этими оговорками, пора отказаться от представления об Иркутске как о промышленном центре огромного района. Нужно признать, что Иркутск только потребительский центр, существование которого обеспечено административным и транспортным значением города… В конечном счете, возникновение новых промышленных и торговых пунктов в районе окажется стимулом дальнейшего роста Иркутска. Город сохранит свое значение, и может расти даже при очевидной немощности его промышленности».

В своеобразном постскриптуме к статье Войтинский фактически заявил о прекращении бесплодной, на его взгляд, дискуссии: «я не считаю неотложным делом подробно отвечать И. Серебренникову. Я позволю себе продолжить свою положительную аргументацию по вопросу о хозяйственной жизни Иркутска. Полагаю, что это будет поучительней, чем продолжать словесный поединок, в результате которого, на лучший конец, обыватель выяснит себе, кто из полемистов лучше владеет статистикой, но не выяснит себе существа вопроса, по которому идет спор».

Точки же над «i» в их споре расставила история. За минувшее с тех пор столетие вектор хозяйственной эволюции города менялся неоднократно. Ускоренная индустриализация конца 1920-1930-х гг. скорректировала его направленность, делая Иркутск «городом-производителей». Точно также как «рыночные» преобразования 1990-2000-х «деиндустриализировав» его, превратили вновь в «город-потребителей». И фиксировать происходящие изменения могла лишь беспристрастная статистика, отслеживая структуру занятости его населения.

Д.Я. Майдачевский

Роль «журналиста» В.С. Войтинского в создании книги «Евреи в Иркутске» даже современными исследователями, неоправданно сводится лишь к «литературной обработке» и «подготовке к изданию» текста, на протяжении ряда лет создававшегося коллективными усилиями еврейской
общины города. Между тем, в предпосланном тексту книги вступлении, наряду с упоминанием факта передачи в 1913 г. в распоряжение авторов – В.С. Войтинского и А.Я. Горнштейна – материалов, собранных «кружком» заинтересованных лиц, содержится свидетельство исследовательского характера осуществленной последними работы: «Вл.С. Войтинским и А.Я.
Горнштейном был предложен более широкий план исследования, охватывающий наряду с историей общины и ее учреждений, также и юридическое и экономическое положение евреев в Иркутске и их влияние на местную общественную жизнь. Этот план встретил сочувствие со стороны лиц, заинтересованных в задуманном издании».
Безусловно, ключевым разделом книги стала третья глава первой ее части, написанная В.С. Войтинским и посвященная характеристике хозяйственной деятельности иркутских евреев. Однако наибольший интерес вызывает первый параграф этой главы, как самим фактом обращения в сочинении данного рода к «методам выяснения роли евреев в хозяйственной
жизни», так и демонстрируемым им связью с предшествующим увлечением автора проблемами метода политико-экономической науки. Знакомство с его содержанием не оставляет сомнений в отказе автора от многих прежних своих взглядов на пути построения экономической науки, дающей «реалистическое объяснение действительности».
Одну из главных причин кризиса в экономической науке рубежа XIX-XX вв. Войтинский в своей юношеской работе увидел в отсутствии «правильного метода», который, на его взгляд, следовало искать на путях синтеза «историзма» и «психологизма», создания «историко-
психологического метода», дающего «возможность разрешить те теоретические социально-экономические проблемы, над разрешением которых бесплодно бьется экономическая мысль». Наиболее удачную попытку подобного синтеза он усматривал в исследованиях В. Зомбарта,
идеи которого попытался развить путем раскрытия историко-психологических предпосылок, определяющих мотивы поступков людей в их хозяйственной жизни, «на которых должна быть построена политическая экономия, претендующая на правильное объяснение явлений».
Тем любопытнее обнаружить на страницах иркутского издания критику «генетического» метода В. Зомбарта, оперирующего понятиями «еврейский дух», «специфический дух евреев», как неотъемлемыми элементами системы хозяйственной мотивации рождающейся капиталистической экономики. «Ни один мудрец мира не определил до сих пор сущности этого "духа", носителями которого в истории культуры явились Пророки и Маркс, Спиноза и Гейне, никто еще не дал формулы этого "духа", к числу "продуктов" которого исследователи относят вексель и монотеизм, биржу и учение современного социализма». Войтинский отказывает подобному «методу» в научности в силу отсутствия определенности и ясности выводов, к которым можно прийти благодаря его использованию. Таковыми достоинствами обладает лишь статистический метод, ибо, применяя его «мы оперируем с величинами так или иначе
измеренными и сосчитанными. Мы сравниваем явления, которые, по своей однородности, поддаются сравнению. Сообразно этому и наши выводы должны носить на себе печать определенности, ясности. И поэтому именно статистический метод является научным методом по преимуществу».
Заповедником использования «генетического» метода в экономическом анализе должны остаться лишь те стороны или периоды хозяйственной жизни, которые не могут быть освещены с помощью цифр – исторический параграф упомянутой главы носит в силу этого заглавие «Евреи как носители капиталистического духа при колонизации Иркутской губернии». Все
остальные, ставшие ареной применения метода статистического, даже свои названия получили в соответствии с источником статистической информации, на основании которой они написаны. Автору даже приходится просить у будущего читателя снисхождения «за обилие цифр и таблиц и за сухость изложения» – цену, которую следует платить за ясность и определенность выводов экономического исследования.
В.С. Войтинский стремится своим исследованием объяснить: несопоставимо более заметную – по сравнению с долей в составе местного населения – роль «еврейской группы» в хозяйственной жизни губернии и ее центра; причины отсутствия в местном сообществе неприязненного отношения к евреям как реакции на их «хозяйственное преобладание»;
причины неуспеха в Иркутске «официальной проповеди антисемитизма». И уже предварительное знакомство с материалами, имевшимися в его распоряжении, позволило предположить, что поиск ответа на все три вопроса следует искать в особенностях экономических отношений Иркутской губернии как колонизуемой территории и Иркутска как центра процесса колонизации. «В области хозяйственных отношений, – подчеркивает
Войтинский, – нашли мы разгадку особенностей местной общественной жизни».
Условия колонизируемой, осваиваемой в хозяйственном отношении страны, в полной мере соответствовали хозяйственным способностям и навыкам евреев. Но не только и не столько в смысле присущих им энергии и предприимчивости, умения рисковать, упорства в достижении поставленной цели или готовности довольствоваться малым – как национальных черт
характера, воспитанных в евреях их многовековой историей, сколько в смысле приобретенных в ходе этой истории профессионально-хозяйственных навыков, поприщем приложения которых стала Сибирь. Именно в единстве этих двух начал – профессиональных качеств и возможностей для их приложения, предоставленных новой осваиваемой страной, усматривал
Войтинский причины хозяйственного успеха и лидерства евреев. Последние выступили носителями отнюдь не еврейского, но капиталистического духа, «ферментом капиталистического развития» региона – проводниками и катализатором процесса «капитализации» всех общественных отношений.

Д.Я. Майдачевский